Религиозные воззрения Уильяма Шекспира

Религиозные взгляды Уильяма Шекспира являются темой непрекращающихся научных дискуссий, насчитывающих более 150 лет. Общее представление о религиозной принадлежности Уильяма Шекспира таково, что он был членом англиканской церкви. Однако многие учёные размышляли о его личных религиозных убеждениях, основываясь на анализе исторических свидетельств и его опубликованных работ, утверждая, что семья Шекспира могла симпатизировать католикам и что сам он мог являться тайным католиком.

Число учёных, поддерживающих старую консенсусную версию о том, что Шекспир был членом англиканской церкви, уменьшается^{[1][2][3][4][5]}.

Знания о религиозных взглядах Шекспира важны для понимания его произведений, в которых исследователи находят множество как протестантских, так и католических аллюзий, а некоторые видят в его пьесах отсылки к современной ему напряжённой религиозной ситуации^[6].

Шекспир и его ближайшие родственники были членами англиканской церкви. В детские годы Шекспира его отец, Джон Шекспир, был избран на несколько муниципальных должностей, служил олдерменом и достиг пика карьеры, будучи судебным приставом и главным магистратом городского совета. Для этого от него требовалось быть членом церкви и иметь хорошую репутацию, и поэтому он участвовал в закраске католических изображений в часовне Гильдии Святого Креста и демонтаже преграды примерно в 1560-х или 1570-х гг.^[7][8]

Крещение Шекспира и его братьев и сестер было занесено в приходской церковный реестр, равно как и рождение его троих детей, а также захоронения членов семьи. Брата Эдмунда, который последовал за ним в Лондон в качестве актёра и умер там, отпевали в Саутваркском соборе «с утренним звоном большого колокола» («with a forenoone knell of the great bell»), что, по-видимому, было оплачено самим поэтом. Будучи арендодателем приходской десятины в Стратфорде, он являлся мирянином-настоятелем церкви. Шекспир с женой похоронены на хорах церкви, а в северной стене хоров установлен памятник с бюстом поэта.

Шекспир дважды не смог уплатить налоги за приход Святой Елены в Бишопсгейте в Лондоне, где он числится по имени за 1596/7 год, и его нет ни в одном из ежегодных списков жителей округа Клинк (Св. Спасителя), составленных офицерами, собиравшими жетоны, купленные прихожанами для обязательного пасхального причастия^[9]. Объяснение этому предлагает историк Уолтер Годфри, считающий, что дефолт драматурга в Бишопсгейте произошел лишь потому, что в конце того же года он переехал в приход Клинк, где налоги собирались землевладельцем (епископом Винчестера), а не должностными лицами прихода. Затем епископ перевёл оставшуюся сумму бывшему приходу Шекспира «ради удобства» (as a matter of convenience)^[10].

В 1559 году, за 5 лет до рождения Шекспира, Елизаветинское постановление (Elizabethan Religious Settlement) окончательно разорвало связь церкви Англии с римской католической церковью. В последующие годы против католиков принимались меры, направленные на усиление английской церкви, и изданные законы запретили проведение не только католической мессы, но и любых обрядов, не указанных в Книге общих молитв^[11]. При жизни Шекспира распространённой практикой было тихое сопротивление новым реформам^[12][13][14]. Ряд исследователей, используя литературные и исторические свидетельства, утверждают, что Шекспир принадлежал к числу таких сопротивляющихся^[15].

Некоторые учёные также полагают, что существуют прямые доказательства того, что несколько членов семьи Шекспира были сопротивлявшимися католиками. Наиболее веским доказательством является трактат о тайном католицизме, подписанный Джоном Шекспиром, отцом поэта. Трактат был найден в XVIII в. на стропилах дома, некогда принадлежавшего отцу Барда, и он был обнаружен и описан уважаемым учёным Эдмондом Мэлоуном. Позднее Мэлоун передумал и заявил, что считает трактат подделкой^[16]. Хотя документ с тех пор был утрачен, Энтони Холден пишет, что словесная составляющая трактата, о котором сообщил Мэлоун, связана с завещанием, написанным Карло Борромео и распространенным в Англии Эдмундом Кампионом, копии которого всё ещё существуют на итальянском и английском языках^[17]. Другое исследование, впрочем, говорит о том, что завещание Борромео — это артефакт XVII в. (самое раннее датировано 1638 г.), и он не был напечатан для миссионерской работы и никогда не мог находиться во владении Джона Шекспира^[18].

Мать Шекспира, Мэри Арден, была членом заметной и непреклонно католической семьи из Уорикшира^[19]. В 1606 году дочь Шекспира Сюзанна числилась одной из жителей Стратфорда, не принявших англиканское Святое Причастие на Пасху, что может свидетельствовать о её симпатиях к католикам^[20]. Однако это может быть также и признаком пуританских симпатий; по некоторым утверждениям, Сюзанна была христианкой пуританского толка^[21].

Четверо из шести учителей в Королевской Новой школе в Стратфорде были сторонниками католиков^[22], а Саймон Хант, который, возможно, был одним из учителей Шекспира, позже стал священником-иезуитом^[23]. Томас Дженкинс, сменивший Ханта на посту учителя гимназии, был учеником Эдмунда Кампиона в колледже Святого Иоанна в Оксфорде. Преемник Дженкинса в гимназии в 1579 г., Джон Коттэм, был братом священника-иезуита Томаса Коттэма.

«Потерянные годы» (1585—1592)

Джон Обри в 1693 г. сообщил, что Шекспир был сельским школьным учителем^[24], этот рассказ был дополнен в XX в. теорией о том, что его работодателем мог быть Александр Хогтон из Ланкашира^[25], видный католический землевладелец, оставивший деньги в его завещание некоему «Уильяму Шейкшафту» (William Shakeshafte), сославшись на театральные костюмы и атрибутику^[26]. Дедушка Шекспира Ричард тоже некогда использовал имя Шейкшафта. Питер Акройд добавляет, что изучение пометок на полях в семейном экземпляре Хогтоновских «Хроник» Эдварда Холла, важном источнике ранних историй Шекспира, «указывает на вероятность того, что Шекспир и [их] комментатор были одним и тем же человеком, но никак образом не доказывает это»^[27].

Брак Шекспира с Энн Хатауэй в 1582 г., возможно, был заключён Джоном Фритом в городке Темпл-Графтон в нескольких милях от Стратфорда^[28]. В 1586 г. Фрит, внешне поддерживавший протестантизм, сделался католическим священником. Некоторые предполагают, что Шекспир женился в Темпл-Графтоне, а не в англиканской церкви в Стратфорде, чтобы его свадебный обряд был совершён как католическое таинство. Считалось, что он поторопился с церемонией бракосочетания, так как Анна была уже на третьем месяце беременности^[29].

В 1611 г. историк Джон Спид заявил о связях Шекспира с католицизмом, обвинив его в том, что в Генрихе IV он высмеял лоллардского (или протопротестантского) мученика Джона Олдкасла (сначала изображённого Шекспиром под настоящим именем своего персонажа, а затем уже под псевдонимом Джон Фальстаф после жалоб от потомков Олдкасла); Спид связывал драматурга с иезуитом Робертом Парсонсом, совместно описывая их как «паписта и его поэта» («the Papist and his poet»). Современные критики объясняют этот образ другими мотивами: история Олдкасла была популярна, и пересказ её с «папистской» точки зрения (признавая, что, возможно, это была точка зрения, с которой Шекспир уже имел некоторую близость) был эффективным и привычным способом донести её до своей аудитории^[30][31][32]. Однако прямое объяснение исходит из исторических фактов в современных пересказах того времени; Принц Генрих бросил своего дорогого друга Олдкасла на произвол судьбы после того, как тому не удалось убедить упрямого старого рыцаря отречься, когда тот был заключен в тюрьму за лоллардизм^[33].

Архидиакон Ричард Дэвис (Richard Davies), англиканский священнослужитель XVIII в., писал о Шекспире: «он умер папистом» («He dyed a Papyst»). В Католической энциклопедии (1912 г.) говорится, что «Дэвис, англиканский священник, совершенно не мог иметь никаких мотивов для искажения сути дела в этих частных заметках, и, поскольку он жил в соседнем графстве Глостершир, он мог лишь повторять местные слухи», но заключает, что комментарий Дэвиса «ни в коем случае не является невероятным, но, очевидно, было бы глупо слишком сильно доверять неподдающимся проверке слухам такого рода»^[21].

Вслед за Э. К. Чемберсом и Яном Уилсоном Джозеф Пирс утверждает, что одним из наиболее убедительных доказательств является покупка Шекспиром места, которое находилось в руках католиков со времён Реформации и было печально известно своими иезуитскими заговорами, местами для сокрытия беглецов, а также тайной католической деятельностью в Лондоне — Блэкфрайерс Гейтхаус^[34][35][36])^[37]. В том же году, когда некий Джон Робинсон называется арендатором Шекспира, брат Робинсона Эдвард поступает в семинарию при Английском колледже в Риме^[38]; Шекспир позаботился о том, чтобы арендатор Робинсон остался в доме. Дочь Шекспира Сюзанна, унаследовавшая дом, продолжала сдавать его Робинсону до 1638 г.^[39] Шёнбаум, впрочем, приписывает покупке чисто фискальный мотив: в результате изучения сложных финансовых механизмов, связанных со сделкой, он заключает, что это была «инвестиция в чистом виде» ^[40].

Всё большее число учёных обращаются к свидетельствам из произведений Шекспира, вроде студенчества молодого Гамлета в Виттенберге, наряду с тем, что призрак старого Гамлета находится в чистилище, что свидетельствует о католическом мировоззрении^[41], однако эти предположения могут быть противоречивы: Виттенбергский университет был интеллектуальным центром протестантской Реформации^[42], и весь «Гамлет» может быть прочитан как наполненный загадочными аллюзиями на протестантскую Реформацию^[43]. Иные указания обнаруживаются в сочувственном взгляде на религиозную жизнь, что видно во фразе «трижды благословенный» («thrice blessed»)^[44], схоластическом богословии «Феникса и черепахи», в сочувственных аллюзиях на английского иезуита Эдмунда Кампиона в «Двенадцатой ночи»^[45] и многих других примерах.

Не так давно было высказано предположение, что Шекспир просто заигрывал с английской католической традицией, а не был католиком на самом деле, и использовал символический характер католической церемонии для украшения своего театра^[46]. Литературовед Дэвид Дэниелл приходит к аналогичному выводу, но с противоположной стороны: будучи добрым протестантом, Шекспир использовал в произведениях множество библейских аллюзий и цитат, но только потому, что его аудитория, хорошо знавшая Библию на английском языке, могла быстро воспринять смысл^[47]. Однако Дэвид Борегард отмечает, что пьесы перекликаются как с протестантскими, так и католическими переводами Библии, насчитывая примерно 40 словесных соответствий Rheims New Testament 1582 г., а также они противоречат елизаветинским книгам проповедей по крайней мере по 10 богословским темам, например, о чистилище, о молитвах за умерших, индульгенциях, паломничествах, заслугах, устной исповеди и сатисфакциях^[48]. Шёнбаум подозревает некоторые католические симпатии у Шекспира и его семьи, но считает самого писателя не слишком набожным человеком с сугубо мирскими мотивами: «…художник берёт верх над молитвенником»^[49].

Литературовед и отец-иезуит Питер Милвард и писательница Клэр Асквит пишут, что в произведениях Шекспира обнаруживаются симпатии к католикам^[50][51]. Асквит считала, что Шекспир использует слова типа «высокий» (high) по отношению к католическим персонажам и «низкий» (low) по отношению к протестантам (эти термины относятся к их алтарям), а также «светлый» (light) или «прекрасный» (fair) по отношению к католикам и «темный» (dark) по отношению к протестантский, это отсылки к определённому церковному облачению. Асквит также обнаруживает в творчестве Шекспира использование простого кода, использовавшегося иезуитским подпольем в Англии, который принимал форму купеческой терминологии, где священники были «торговцами» (merchants), а души — «драгоценными камнями» (jewels), а искавшие оных были «кредиторами» (creditors), а Тайбернскую виселицу, где умирали участники подполья, называли «местом большой торговли» (the place of much trading)^[52]. Подполье иезуитов использовало такие коды, поэтому их переписка и походила на безобидные торговые письма, и Асквит полагает, что Шекспир также использовал этот код^[52]. Однако выводы Асквит подверглись серьёзной критике, а доказательства наличия скрытого кода были признаны «сомнительными»^[53]. По словам профессора Джеффри Кнаппа, работы учёных типа Питера Милварда, считающих, что «самое глубокое вдохновение в пьесах Шекспира имеет одновременно религиозный и христианский характер», оказали «мало влияния на недавние исследования Шекспира»^[54]. Джон Финнис и Патрик Мартин недавно утверждали, что католическая мученица Анна Лайн является тем самым фениксом из Феникса и Черепахи, а её муж Роджер — той самой черепахой^[55]. Вместе с Асквит они убеждены в том, что «самая громкая птица» (bird of loudest lay) в стихотворении представляет композитора Уильяма Бёрда, а ворона — иезуита Генри Гарнета^[56].

Хотя Шекспир обычно адаптировал уже существующие сюжеты, как правило, мифы или произведения на другом языке, Джозеф Пирс утверждает, что «Король Иоанн», «Король Лир» и «Гамлет» были совершенно новыми произведениями, сочинёнными на английском языке и с антикатолическим уклоном, и что версии Шекспира кажутся скорее опровержениями первоисточников^[57]. Пирс считает, что иначе он не стал бы «изобретать велосипед», возвращаясь к недавно сочинённым английским пьесам^[57]. Питер Милвард входит в число придерживающихся мнения о том, что Шекспир опроверг недавние английские «антипапистские» произведения^[57]. Опять-таки, Дэвид Борегард указывает, что в итальянском источнике «Меры за меру» светская героиня соблазнена и в конце концов выходит замуж, однако Шекспир пересматривает свой образ, так что Изабелла становится послушницей Бедной Клэр, сохраняющей девственность и не выходящей замуж^[58]. С другой стороны, Джонатан Бейт описывает процесс превращения Леира в Лира как замену «внешних атрибутов христианства» языческим местом действия^[59]. Он добавляет, что дьяволы, преследующие «Бедного Тома» в версии Шекспира, имеют те же самые имена, что и злые духи в книге Сэмюэля Харснетта, впоследствии архиепископа Йоркского, в которой осуждается «фальшивая» католическая практика изгнания нечистой силы^[60].

Имена «Arthurus Stratfordus Wigomniensis» и «Gulielmus Clerkue Stratfordiensis» встречаются среди граффити в Venerable English College, семинарии в Риме, которая долгое время готовила католическое духовенство для служения в Великобритании. Учёные полагают, что эти имена могут быть также связаны и с Шекспиром, который предположительно дважды посетил город Рим^[61][62].

Один критик заявляет, что «нельзя говорить о консенсусе среди шекспироведов по этому вопросу, хотя всё труднее поддерживать нежелание некоторых признать возможность католицизма в семье Шекспира»^[5]. Другие исследования ученых-иезуитов решительно опровергают это предположение^[63].

В 1843 году сэр Фредерик Бейлби Уотсон и Фредерик Дэн Хантингтон опубликовали религиозные фрагменты шекспировских текстов под названием «Религиозные и нравственные сентенции, взятые из произведений Шекспира, в сопоставлении с благочестивыми отрывками, взятыми из Священного Писания»^[64][65]. В этом сочинении, в отличие от католических исследований, авторы занимались поиском протестантских и библейских аллюзий в произведениях писателя. По словам Уотсона, это было достигнуто «путём доказательства на примере сочинений Шекспира того, что он жил и умер как истинный протестант», путём сбора «предполагаемых доказательств того, что постулаты исповедуемой им религии не были римско-католическими убеждениями».

Спустя столетие шекспировский редактор и историк А. Л. Роуз сочинил биографию Шекспира, где точно так же твердо утверждал, что писатель был не тайным католиком, но протестантом: «Он был ортодоксом, утверждённым членом Церкви, в которую он вступил, в которой крестился, воспитывался и женился, в которой воспитывались его дети и в чьих дланях он в конце концов и был похоронен»^[66]. Шекспир также стал крестным родителем Уильяма Уокера в англиканской церкви, и не обделил своего крестника в завещании двадцатью шиллингами^[67].

Роуз определяет антикатолические настроения в сонете 124, обращаясь к «the fools of time» в последних строках этого сонета: «И этому ты, временщик, свидетель, / Чья жизнь — порок, а гибель — добродетель» (пер. С. Маршака) ("«To this I witness call the fools of time, which die for goodness who have lived for crime»). Эти слова относятся ко многим иезуитам, казнённым за измену в 1594—1595 гг.^[68] В связи с этим Джон Клаус из Университета Хофстра соглашается с тем, что Шекспир имел в виду под «временщиками» в сонете казнённых иезуитов, но утверждает, что, ссылаясь на «Послание утешения» (Epistle of Comfort) казнённого иезуита Роберта Саутвелла и его прославление мученичество, поэт сочувствует им. Клаузе утверждает, что влияние Саутвелла также прослеживается и в Тите Андронике^[69]. Более поздняя оценка считает интерпретацию Клаузе «противоречащей самым последним тенденциям»^[70].

Несмотря на идентификацию Пирсом (выше) шекспировского Короля Иоанна как переработки «Беспокойного царствования короля Иоанна», сочинённой для опровержения собственных антикатолических наклонностей, убедительные примеры протестантских симпатий, навроде осуждения Папы «недостойным и нелепым… итальянским священником», «узурпировавшего власть», остаются в тексте^[71].

Дэвид Кастан из Йельского университета не видит непоследовательности в том, что протестантский драматург высмеивает мученика Олдкасла в пьесе «Генрих IV» (вверху): современная аудитория сочла бы неблагоприятное изображение Шекспиром доказательством его протестантизма, так как лоллардизм рыцаря в те времена отождествлялся с пуританством, которое к тому времени ненавидели за подрыв государственной религии^[72].

Стивен Гринблатт признаёт условность того, что «equivocator», подходящий к вратам ада в речи привратника в "Макбете" — отсылка к отцу-иезуиту Генри Гарнету, казнённому в 1606 году^[73]. Он утверждает, что Шекспир, вероятно, включил этот намёк из-за актуальности, полагая, что его аудитория знала про памфлет Гарнета об уклончивости (equivocation), а не думала о каком-либо скрытом сочувствии к этому человеку или к его делу — действительно, портрет не вызывает сочувствия. Литературный редактор епископ Уорбертон заявил, что в представлении якобинских театралов политика двусмысленности, принятая в качестве официальной доктрины иезуитов, была бы прямым напоминанием о католической измене в «Пороховом заговоре»^[74]. Шекспир, возможно, также знал о концепции «двусмысленности», возникшей в трактате 1583 г. главного советника королевы Елизаветы лорда Бёрли, и «Доктрине двусмысленности» 1584 г. испанского прелата Мартина Аспилкуэта, которая была распространена в Европе и в Англии в 1590е гг.^[75]

Возможно, самая прямая отсылка Шекспира к современным религиозным проблемам связана с рождением королевы Елизаветы в Генрихе VIII, во время правления которого, как предсказывает персонаж архиепископ Кранмер, архитектор Реформации, «Будет истинно познан Бог» (God shall be truly known)^[76]. Однако рассматриваемые слова обычно приписываются Флетчеру, а не Шекспиру непосредственно^[77].

Одна точка зрения состоит в том, что сделать вывод об определённом англиканстве Шекспира, — означает неправильно понять религиозные обстоятельства того времени, ведь слово «англиканство» не существовало и почти два десятилетия после смерти Барда, а современные историки не признавали за англиканством чёткой организации или религиозной идентичности при жизни Шекспира^[78]. В том же духе Морис Хант, Жан-Кристоф Майер и другие писали о синкретической или гибридной вере Шекспира, в каком-то смысле одновременно католической и протестантской. Энтони Наттолл утверждает, что творчество Шекспира не поддаётся определению точного религиозного влияния, потому что разносторонний и беспокойный ум Шекспира заигрывал со многими идеями, попеременно продвигая или оспаривая предположения на протяжении всей пьесы; в «Мере за меру» Натталл находит свидетельства экспериментов с еретическим гностическим богословием^[79]. Однако Эймон Даффи отмечает, что, хотя большинство людей эпохи Тюдоров нередко путались и не были уверены, соглашаясь на компромисс и приспособленчество, но «религиозное разнообразие не было понятием, с которым можно было бы заигрывать в Тюдоровской Англии… Ритуальное и доктринальное разнообразие было злом, аспектом социальной и религиозной разобщённости»^[80][81].

Среди других учёных, искавших протестантскую риторику в произведениях Шекспира, были Морис Хант (Бэйлорский университет)^[82], Э. Беатрис Бэтсон (Уитон-колледж)^[83], и Джозеф Уильям Стерретт (Орхусский университет)^[84], последний из которых настаивает на том, что Шекспир в своих произведениях поощрял религиозную терпимость. Исследователи Шекспира навроде Эрика Сэмса и Роберта Миола не согласны с традиционной позицией, согласно которой Шекспир являлся членом англиканской церкви^[2][4].

Бейлби Уотсон (1843 г.) (Beilby Watson), а также Джон Доннан Контрмайн (1906 г.) (John Donnan Countermine) утверждали, что религиозные убеждения Шекспира можно изучать с учётом его завещания^[85], в котором говорится:

Во имя Господа, аминь. Я, Уильям Шекспир.., в совершенном здравии и твердой памяти, хвала Господу, составляю и предписываю эту мою последнюю волю и завещание следующим образом и видом. То есть, во-первых, я вверяю свою душу в руки Бога, моего Создателя, надеясь и твердо веря, что единственно благодаря заслугам Иисуса Христа, моего Спасителя, я сделаюсь причастником жизни вечной, а мое тело будет предано земле, из которой оно и создано.

— Последняя воля и завещание Шекспира, 25 марта 1616 г.

По мнению Дэвида Кастана, «это максимально близко к исповеданию веры [Шекспира] и вполне может быть воспринято [некоторыми людьми] как убедительное доказательство». Э.Л. Роуз, к примеру, настаивал на том, что слова в завещании Шекспира демонстрируют конформистскую позицию по отношению к протестантской религии^[86]. Кастан обсуждает, что фраза «единственно благодаря заслугам Иисуса Христа» может восприниматься как отсылка к учению solus Christus, но в то же время он утверждает, что это выражение «могло сделаться всего-навсего условным к 1616 г. и иметь малое или и вовсе не иметь никакого богословского смысла». Таким образом, он утверждает, что едва ли это можно считать окончательным доказательством для определения религиозной принадлежности Шекспира, поскольку такая преамбула в ту эпоху была формульной^[87].

Ученый Пак Хонан в книге «Шекспир, жизнь» (англ. Shakespeare, A Life, 1998) соглашается с мнением о том, что библейские ссылки Шекспира по существу носят конформистский характер, указывая на использование Епископской Библии в пьесах и на религиозную деятельность в протестантских кругах^[88]. Однако критики говорят, что посещение церкви не может считаться окончательным доказательством, ибо посещение протестантских церквей в ту эпоху было обязательным. Следовательно, Каллаган заключает, что «мы можем и не знать точно, был ли Шекспир католиком, но важно и то, что мы не знаем, был ли он убеждённым протестантом»^[67].

Христианство Шекспира не является общепризнанным фактом. Уильям Джон Берч в 1848 г. предположил, что Шекспир мог быть и атеистом, если основываться на толковании выраженных в произведениях идей. Однако его теория не была принята другими учёными-шекспироведами, и его современник Х. Х. Фернесс отверг её как «редкую материю извращённой изобретательности» («rare tissue of perverted ingenuity»)^[89][90]. Ряд доказательств в поддержку этого тезиса был предложены печально известным фальсификатором исторических документов Джоном Пейном Коллиером, изучившим записи в Саутваркском соборе и обнаружившем, что Шекспир, единственный среди своих коллег-актеров «Глобуса», не был прихожанином^[91]. Джозеф Пирс тоже находит объяснение в рекузанстве, но не говорит об атеизме^[92]. Пирс, правда, путает находку Collier с его же более ранней книгой: The history of English dramatic poetry to the time of Shakespeare (1831), OCLC 558809. Герберт Терстон в издании Католической энциклопедии в 1912 г. ставил под сомнение не только католицизм Шекспира, но и размышлял, не был ли Шекспир заражен атеизмом, который, как мы знаем из свидетельств таких противоположных по духу писателей, как Томас Нэш и Роберт Персонс, был распространён в культурных кругах елизаветинской эпохи^[21].

В эссе 1947 г Джордж Оруэлл писал, что

Нравственность поздних трагедий Шекспира не религиозна в обычном смысле слова и, конечно, это не христианская мораль. Только две пьесы, «Гамлет» и «Отелло», предположительно происходят в рамках христианской эпохи, и даже в них, кроме выходок призрака в «Гамлете», отсутствуют указания на «грядущий мир» («next world»), где всё должно быть исправлено… . Мы мало что знаем о религиозных верованиях Шекспира, и на основании его сочинений было бы трудно доказать, что они у него были.

— Orwell, George. Lear, Tolstoy and the Fool  (неопр.) (1947).

Русский шекспировед Вадим Николаев заявил, что «Шекспир выдвигал антицерковные идеи и не считал самоубийство грехом», что он «умело избегал конфликтов с цензурой»^[93]. Николаев представил эти теории в 2008 г. на международной конференции; что вызвало острую дискуссию, и большинство участников не согласились с ним^[94].

Как мухам дети в шутку,
Нам боги любят крылья обрывать.

— Глостер в «Короле Лире», Акт 4, сцена 1

Очень частые отсылки Шекспира к языческим богам и представлениям, например, о Гименее в «Как вам это понравится», не являются отражением его собственной веры, но необходимым приёмом для выведения божества на сцене, где христианские фигуры были, в отличие от представлений мистерий прежних времён, запрещены. Некоторые банальные христианские аллюзии, не связанные с физическим проявлением религии, в изданиях ин-кварто исторического цикла были заменены безобидными ссылками на языческих богов, когда появилось Первое фолио^[95].

Взгляды Шекспира на ислам были охарактеризованы в The Economist как «сложные» и «многогранные»; Шекспир «опередил своё время в плане чувствительности к исламскому миру и его обитателям»^[96]. Согласно заключению профессора Мэтью Диммока (Matthew Dimmock), изображение Шекспиром ислама и мусульман «отрицало либо библейское соответствие, либо религиозную согласованность, воплощённую в воинственно агрессивных мужчинах» («denied either scriptural congruence or religious coherence, embodied in the martially aggressive male»)^[97]. В произведениях Шекспира было несколько мусульманских персонажей, среди которых Аарон Мавр в «Тите Андронике» (хотя действие пьесы и происходит в Древнем Риме за несколько веков до того, как Пророк основал ислам), принц Марокко в «Венецианском купце» и Отелло в одноимённой пьесе. Говорят, что эти труды были вдохновлены рядом мавританских делегаций из Марокко в елизаветинскую Англию около 1600 г., напр., делегация Абд эль-Уахеда бен Мессауда^[98]. Шекспир также делает одну явную ссылку на Мухаммеда в «Генрихе VI»^[99].

Литература

• Ackroyd, Peter. Shakespeare: the Biography. — London: Chatto and Windus, 2005. — ISBN 1-85619-726-3.
• Beauregard, David. Catholic Theology in Shakespeare’s Plays. — Newark: U Delaware P, 2008. — ISBN 978-0-87413-002-7.
• Greenblatt, Stephen. Will in the World: How Shakespeare Became Shakespeare. — London: Jonathan Cape, 2004. — ISBN 0-224-06276X.
• Klause, John. Shakespeare, the Earl, and the Jesuit. — Madison, NJ: Fairleigh Dickinson University Press, 2008. — ISBN 978-0-8386-4137-8.
• Miola, Robert S. Early modern Catholicism. — Oxford University Press, 2007. — ISBN 0-19-925985-2, isbn2=978-0-19-925985-4.
• Pearce, Joseph. The Quest for Shakespeare: The Bard of Avon and the Church of Rome. — Fort Collins, CO: Ignatius Press, 2008. — P. 30-38. — ISBN 978-1-58617-224-4.
• Sams, Eric. The Real Shakespeare. — Yale University Press, 1998.
• Shell, Alison. Why Didn’t Shakespeare Write Religious Verse? // Shakespeare, Marlowe, Jonson / Kozuka, Takashi and J. R. Mulryne (eds.). — Ashgate Publishing, Ltd., 2006. — ISBN 0-7546-5442-7. — ISBN 978-0-7546-5442-1. Архивировано 20 августа 2020 года.
• Schoenbaum, Samuel. William Shakespeare : a compact documentary life = 1977. — New York: Oxford University Press, 1987. — ISBN 0-19-505161-0.

• «В поисках Шекспира», телесериал от Eternal World Television Network, о свидетельствах католицизма Шекспира.
• Lise Freinkel. Reading Shakespear's will. The teology of figure from Augustine to the sonnets. — New York: Columbia University Press, 2013. — ISBN 978-0231504867.
• Гайдин Б. Н. Шекспир и христианская культура // Знание. Понимание. Умение. — 2006. — № 2. — С. 236—239.