Строительство Магнитогорского металлургического комбината

Строи́тельство Магнитого́рского металлурги́ческого комбина́та («Магнитка»), который впоследствии станет крупнейшим металлургическим предприятием СССР и главным предприятием города Магнитогорск, началось в 1929 году на берегу реки Урал в Уральских горах в Челябинской области, велось по проектам советских и иностранных проектировщиков силами как вольнонаёмных (бывшие крестьяне, городские рабочие, иностранные рабочие, комсомольцы), так и невольных (спецпереселенцы, заключённые). Строительством руководило управление (затем трест) Магнитострой. Первый чугун комбинат дал в 1932 году, первую сталь — в 1933 году, первый прокат — в 1934 году, став предприятием полного цикла.

Сталинское руководство стремилось приспособиться к континентальному географическому расположению России, начав экономическое освоение внутренних районов, отдалённых от границ и морей. В частности, на Урале должна была быть создана мощная промышленная база по освоению и использованию полезных ископаемых^[1], приближенная к месторождениям и в то же время отдалённая от потенциальных военных противников^[2][3].

«Торгово-промышленная газета» сообщала в январе 1926 года^[4]:

На Урале предположено построить завод «Гигант» (в Троицком округе, у горы Магнитной). В связи с этим была командирована специальная комиссия для выбора места постройки. Комиссией избран район Средне-Уральского посёлка. Уралсовнархозом место это одобрено, предложено тресту «Южурал» произвести изыскание широкой колеи железнодорожной линии Белорецк-Магнитная

Против расположения завода у Магнитной горы (тогда это Троицкий округ Уральской области, сейчас — часть города Магнитогорск в Челябинской области) выступали украинские экономисты из украинского отделения Госплана, считавшие, что из-за отсутствия вблизи Магнитной источника энергии в виде коксующегося угля, постройка завода там не выгодна, а инвестиции следовало бы направить на Украину. На совместном заседании президиумов Госплана и ВСНХ в 1927 году председатель ВСНХ В. И. Межлаук указал, что экономия денег при выборе места стротельства — не основной фактор, учитывать также следует стратегические соображения^[5]:

• расположение завода на Урале предохраняло бы его от атак возможного военного противника;
• завод служил бы базой для освоения восточных районов страны и способствовал бы более равномерному распространению промышленности по территории страны;
• пропагандистская роль завода, возникающего посреди пустой степи.

Для магнитогорского завода требовалось использовать коксующийся уголь Кузбасса, что породило концепцию Урало-Кузнецкого комбината — второй металлургической базы СССР после востока Украины (Донбасс)^[5].

В 1926 году окончательно утверждено место постройки завода и города Магнитогорск у Магнитной горы, на левом (восточном) берегу реки Урал. Тогда же завершилась экспедиция профессора А. Заварицкого, в ходе которой пробурили 51 скважину^[4]. В этом же году началось строительство железнодорожной ветки к Магнитной горе, было отсыпано и подготовлено к укладке путей земляное полотно, однако строительство забуксовало и весь 1927 год на площадке практически ничего не происходило^[6].

Разработкой проекта завода занялись свердловское Уралпроектбюро и ленинградский Гипромез^[4]. В начале 1928 года свердловские проектировщики выпустили проект завода, который тут же подвергся жёсткой критике. Затем проект отправился на переработку в Ленинград. 1928 год фактически оказался потерянным для проектирования. Итог своей работы — проект, далёкий от рабочих чертежей, — Гипромез представил в 1929 году. К этому времени проект устарел, поскольку руководство СССР значительно повысило показатели по выпуску металла на первый пятилетний план. Проектная мощность магнитогорского завода увеличивалась несколько раз в течение года: если проект 1928 года предусматривал выпуск 656 тонн чугуна в год, то к концу 1929 года цифра выросла до 1,6 млн тонн. Отчасти увеличению мощности способствовало лоббирование проекта уральскими властями. Кроме того, задание требовало использования «последнего слова в технике». Реализация такого проекта, по оценке С. Коткина, требовала экстраординарных усилий^[6].

В это время крупнейшим комбинатом (интегрированным заводом) в мире был U.S. Steel в Гэри (США), спроектированный Henry Freyn and Co. Не исключено, что идею построить в СССР аналог комбината U.S. Steel подал И. В. Сталин^[7]. В виду нехватки квалифицированных советских инженеров в 1920-е годы к промышленному проектированию привлекались силы иностранных компаний. В 1928 году в офис Гипромеза прибыли чикагские инженеры из Henry Freyn and Co, президент которой назвал заказ на проектирование магнитогорского завода «чрезвычайно интересным»^[6], но по неясным причинам к 1929 году Henry Freyn and Co была отстранена от проектирования^[8].

В ноябре 1928 года уже решались кадровые вопросы будущего управления строительства завода — Магнитостроя^[4].

31 января 1929 года приказом № 375 ВСНХ СССР был создан Магнитострой. Было принято решение о начале строительства завода. Начальником стал С. М. Зеленцов — старый большевик, руководивший Гипромезом. Его хорошо знали лично И. В. Сталин, В. М. Молотов, Г. К. Орджоникидзе, В. В. Куйбышев. Руководил работами он из Свердловска^[9].

Первым магнитостроевцем стал А. И. Сулимов — сначала эсер, затем большевик и участник Гражданской войны, после которой восстанавливал Белорецкий металлургический завод^[9].

29 января 1929 года А. И. Сулимов, работавший тогда в потребсоюзе, был командирован из Златоуста по распоряжению Уралобкома в Свердловск. Цель своей срочной командировки А. И. Сулимов узнал, только прибыв в Уралобком. Там ему сообщили, что правительство приняло решение начать строительство Магнитогорского металлургического завода, и он в качестве уполномоченного Уралпотребсоюза должен организовать снабжение^[9].

4 февраля А. И. Сулимов прибыл в станицу Магнитную. Там у него сложились конфликтные отношения с местными казаками. При поддержке местного партактива он поддерживал раскулачивание казаков Магнитной, а их недвижимость переводил в распоряжение приезжающих первостроителей, вербовка которых на стройку была развёрнута в окружающих районах^[9].

В марте появились первые строители на стройплощадке завода^[10]. Первым рабочим-строителем стал бригадир-плотник «богатырского сложения» и ветеран Гражданской войны Дмитрий Порфирьевич Брусов, который привёл свою бригаду на стройплощадку пешком из Троицка. Началось возведение вспомогательных сооружений. Д. П. Брусов стал одним из самых уважаемых людей стройки. Старый большевик В. А. Смольянинов, которого в июне назначили начальником Магнитостроя, говорил о Д. П. Брусове так: «Что такое Магнитострой? Магнитострой — это Порфирьич». К Порфирьичу на «вечерний костерок с ухой» приходили А. И. Сулимов, Б. П. Боголюбов, И. А. Соколов, Ч. Ильдрым, Я. С. Гугель — «весь цвет первых лет Магнитостроя»^[9].

Местную строительную контору Магнитостроя в 1929 году возглавлял уральский рабочий, член партии Г. Д. Бессонов^[9]. В 1929 году проект завода ещё не был готов и велись в основном подготовительные работы: освоение стройплощадки, создание базы стройки^[11], заложено здание заводоуправления, выстроены первые бараки, бани, два киноклуба, гаражи, пожарное депо, складские помещения, конные дворы и временная электростанция. Работы велись практически вручную: на всю стройплощадку была одна бетономешалка и одна камнедробилка^[9]. Экскаваторы поначалу грузили землю в конные грабарки^[12].

В июне вместе со своим заместителем Г. А. Зобниным и секретарём райкома И. И. Хвастуновым Г. Д. Бессонов занимался в основном строительством железной дороги^[11]. 30 июня 1929 года к Магнитной горе прибыл поезд с делегациями партийных и советских руководителей. Поезд встречали первостроители, казаки, приехавшие на верблюдах кочевники, которые впервые видели поезд. А. И. Сулимов организовал для местного населения продажу дефицитных продуктов. Затем прошёл митинг. По воспоминаниям А. И. Сулимова, на трибуне выделялся только хорошо одетый главный инженер Магнитостроя В. А. Гассельблат: как беспартийный специалист он получал большой оклад. Однако, не умев произносить агитационные речи, В. А. Гассельблат быстро замолк. Шокировал присутствовавших В. А. Смольянинов, сказав, что планируемые мощности металлургических заводов — мизерны и «надо перенимать опыт американцев»^[9].

Переговоры с американской фирмой Arthur McKee Company начались в 1929 году. Советскую делегацию, отправившуюся в США освоивать передовой опыт, возглавил В. А. Смольянинов. С. Орджоникидзе, руководивший тяжёлой промышленностью, подчёркивал, что «требование о том, чтобы перегнать Америку», будет иметь под собой реальную почву только, когда удасться перенять достижения американской техники^[9].

Другими западными компаниями, включёнными в проектирование и строительство, были: «Копперс» (США, коксохимическое производство), АЕГ (Германия, электростанция с генератором на 50 МВт), «Крупп и Рейсман» (Германия, огнеупорное производство), «Трайлор» (США, горнорудное хозяйство).

Большим событием стала отправка на уральские заводы первых вагонов с магнитогорской рудой. Осенью 1929 года готовились котлованы под фундаменты основных сооружений завода. К этому времени число строителей составляло более 2 тысяч, а к концу года достигло 6700 человек^[9][11].

1930 год начался с выпуска первого номера новой газеты — «Магнитогорский рабочий». В целях пропаганды индустриализации в ноябре 1930 года вышел в свет специальный номер газеты: тиражом в 250 тысяч экземпляров он был распространён по всей стране. Газета стала своеобразным летописцем героического строительства.

2 января 1930 года заместителем управляющего Магнитостроя был назначен член Коммунистической партии Азербайджана Ч. Ильдрым — металлург, друг С. М. Кирова и С. Орджоникидзе, в годы Гражданской войны проявивший себя в освоении природных богатств Азербайджана. После отъезда В. А. Смольянинова для изучения металлургического опыта в США Ильдрым стал де-факто начальником стройки, с его именем связаны все крупные события 1930 года. В. И. Машковцев дал такую характеристику Ильдрыму:

Ходил Ильдрым летом и зимой в кудрявой папахе, в кавказских остроносых сапожках, был человеком горячим и вспыльчивым, неугомонным, но на Магнитострое его любили. Легковая машина «Форд» с номером «Ж-11-18», на которой ездил Чингиз Ильдрым, появлялась то и дело на самых ответственных участках Магнитостроя. Ильдрым вмешивался во все дела стройки и быта рабочих, для него нигде не было мелочей. В своих требованиях и устремлениях он опережал время. В. А. Гассельблат и Ч. И. Ильдрым первыми заговорили об экологическом ущербе, который может принести Магнитогорский металлургический завод, [предлагая перенести строительство завода на правый берег] но к их мнению тогда не прислушались.

Постройка моста требовала 15 миллионов рублей, усложнились бы и транспортные проблемы, поэтому строительство предприятия было оставлено на левом берегу. В июне 1930 года обеспокоенный медленными темпами строительства Ч. Ильдрым писал С. Орджоникидзе:

Все те же цыганские лошадки, клячи, грабари те же, пять штук тракторов (28 автогрузовиков, из них 5-6 больны всегда), 3 экскаватора, две лесопильные рамы и всякая прочая хурда-мурда, между тем как постановление партии и правительства дать металл к октябрю 1931 года должно быть реализовано во что бы то ни стало и без всяких ссылок на какие бы то ни было причины. Срок обязательства не за горами. Нужна решительная помощь всех звеньев нашей общественности, наших организаций, ибо колоссальная доля выполнения темпов зависит от аккуратности и внимания организаций, предприятий, с которыми мы связаны. «Магнитострой», собственно говоря, как выразился Мироныч, — «пуп пятилетки»… Два слова о проектах. Генеральный план получили. Проекты должны прислать из Америки 15 июля. Разбивку цехов произвели, ведём земляные работы на площадке домен и плотины, но мало рельсов, вагонеток, нет паровозов, мало экскаваторов, преступно мало тракторов, прицепов, автомобилей.

В феврале 1930 года начальником Магнитостроя стал член партии Я. П. Шмидт, которого В. И. Машковцев охарактеризовал как «идеологически закомплексованного».

1 июля 1930 года при участии Я. П. Шмидта, Ч. Ильдрыма, иностранных инженеров под красным знаменем заложена первая домна. В первый символический куб бетона была заложена капсула с текстом: «на 13-м году существования Советской власти сего числа 14 000 рабочих по постройке Магнитогорского металлургического гиганта произвели закладку 1-й домны». После закладки сыграл оркестр, а Ч. Ильдрым исполнил лезгинку. Через несколько дней торжественно заложен первый капитальный жилой дом Соцгорода Магнитогорска.

20 июля начались земляные работы на площадке центральной электростанции, осенью возник котлован для рудообогатительной фабрики, началось строительство динасового и шамотного цехов, бетонитового комбината.

Главной драматической «эпопеей» зимы 1930/31 годов стало возведение плотины через Урал, который был маловодной рекой, но для огромного комбината требовался огромный расход воды. На этот объект были отправлены наиболее ценные кадры. Начальником строительства был назначен прибывший из Москвы инженер М. К. Степанов. Проект плотины с земляной дамбой без флютбета был разработан, как писал В. И. Машковцев, советскими инженерами^[9]. По книге И. Ф. Галигузова и М. Е. Чурилина, проект вначале выполнялся американцами, а советский коллектив во главе с Г. О. Графтио внёс в него ряд дополнений и исправлений. Призыв «Все на плотину!» звучал с трибун, страниц газет и митингов^[13].

Было принято решение завершить возведение плотины к годовщине Революции 7 ноября. Строители провели на плотине демонстрацию. Однако выяснилось, что без флютбета плотина не выдержит заполнения водоёма весной^[14].

В марте 1930 года подписан договор с Arthur McKee Company, имевшей значительно бо́льший опыт в проектировании современных металлургических предприятий, нежели советские специалисты. Фирма должна была разработать проект предприятия производительностью в 2,5 млн тонн металла в год с учётом дальнейшего увеличения мощности^[11].

На Магнитострое осталась добрая память о вице-президенте "Мак-Ки" мистере Хейвене, инженерах Стеке, Геррисе, Гергардте. Особенно большой авторитет на Магнитострое имели Геррис, представители фирмы "Трайлор" - Робинс и Гергардт, награжденный почетным значком "Ударник Магнитостроя". Первые представители фирмы "Мак-Ки", инженеры Струвен и Мак-Морей прибыли на Магнитострой 30 мая 1930 года.

Памятный знак на месте первого памятника В. И. Ленину возле первой плотины

В середине 1930 года в советской промышленности начался спад. Строительство индустриальных гигантов на Урале и в Сибири затягивалось. Магнитогорск представлял из себя огромную стройплощадку, страдавшую от постоянных смен руководителей, условия быта строителей и состояние городской инфраструктуры не выдерживали никакой критики. Газета «На смену!» обратилась с письмом к члену ЦК И. В. Косиору, который в марте 1930 года посещал Магнитострой: «строительство магнитогорского гиганта, вернее, подготовительные работы, ведутся рабскими, разгильдяйскими, безобразнейшими темпами».

В январе 1931 года пост начальника стройки занял член партии Я. С. Гугель, который уже успел побыть и рабочим и руководителем нескольких предприятий (впервые стал директором предприятия в 26 лет). На его период произошли ключевые события в истории стройки. В. И. Машковцев описывал его как живого, общительного, с ироничным проницательным взглядом; «он быстро стал любимцем молодежи, строителей»^[9].

Завершение строительства флютбета плотины велось в условиях суровых морозов, ветров, рабочим приходилось стоять по колено в ледяной воде. Американские инженеры предлагали соорудить для возведения фундаментов бетонораспределительную мачту. Но советские специалисты во главе с М. Н. Степановым решили провезти эстакаду, для экономии вести бетонирование без тепляков. Ежедневно плотину посещал Я. С. Гугель, у которого от цементной пыли посерела бобровая шапка, а пальто растрескалось^[9].

Я. С. Гугель вспоминал о трудовом порыве этой зимы, приводя пример Н. Шайхутдинова, который во время разработки грунта уронил в воду лом. Бетонирование нельзя было откладывать и Шайхутдинов бросился в воду. Достали его из воды, едва не замёрзшего, с ломом в руке^[9].

5 апреля 1931 года флютбет был завершен и плотина, названная именем IX съезда комсомола^[9], вступила в строй. Из остатков бетона строители соорудили постамент под бюст В. И. Ленина. Утверждалось, что она стала самой длинной в мире железобетонной многоарочной плотиной: её длина составила 1100 м. И. Фрейдин в своем путеводителе по СССР 1937 года характеризовал её как «одну из величайших в мире». Бугров, 216

Среди отличившихся на плотине выделяют инженера М. А. Тамаркина, который, по оценке Я. П. Шмидта, был «боевым, полным энергии» специалистом, который по 24 часа мог не уходить со стройки. Впоследствии М. А. Тамаркин перебрался на Вагонстрой, где руководил стройкой огромного вагоностроительного корпуса. Бугров, 216

Шпиономания привела к распространению слухов о том, что руды в Магнитной горе нет, а значит комбинат строится вредительски. Арест Гассельблата в ноябре 1930 года, аресты других руководителей, только поспособствовали массовому психозу. В Магнитогорск для проверки был направлен К. Е. Ворошилов. Начальник рудника В. А. Гончаренко вспоминал, что К. Е. Ворошилов «нагрянул неожиданно, как снег на голову» в сентябре 1931 года. Ни геологические изыскания, ни уступы на открытых выработках, показанные Я. С. Гугелем, не убедили наркома. По воспоминаниям, на руднике К. Е. Ворошилов взял палку и махнул ею, сказав: «рубите штольню в данном направлении». ОГПУ направило на круглосуточные работы 2 тысячи заключённых. К. Е. Ворошилов спустился в штольню и лично убедился в реальности руды. В. И. Машковцев писал, что К. Е. Ворошилов проявил себя в Магнитогорске жестоким руководителем: рабочие стали выходить на работу строем, как красноармейцы, а к спецпереселенцам поставили часовых с винтовками^[9].

По инициативе ударников выдвинули призыв пустить первую домну осенью 1931 года — срок нереальный, но считалось, что и нереальные лозунги ускоряют работу^[9].

20 августа горком объявил о начале 40-дневного строительного штурма. По мнению К. Д. Бугрова, это была «отчаянная попытка» Я. С. Гугеля пустить завод в кратчайший срок, использовав в качестве своеобразного маяка годовщину Октябрьской революции, и «возможно, самая эпическая календарная гонка из всех, какие видел Урал эпохи индустриализации»^[15].

Призыв «Все на плотину!» сменился лозунгом «Домну в срок!»^[15]. Главная областная газета «Уральский рабочий» ежедневно публиковала сводки о ходе строительного штурма. Почти каждый день о ходе работ Я. С. Гугель докладывал С. Орджоникидзе. Строительство подстёгивалось соревнованием между ударными бригадами, соревновавшимися за Красное знамя Веддинга, пригорода Берлина, известного как оплот восстания германских коммунистов^[15]. По данным И. Ф. Галигузова и М. Е. Чурилина, некоторые бригады арматурщиков, бетонщиков и плотников работали по 18-21 часов подряд в погоне за рекордами, огнеупорщики перевыполняли норму по укладке кирпичей в несколько раз^[9][16].

7 ноября было сообщено: «Магнитогорский металлургический и коксохимический комбинат ко дню 14 годовщины Октября вступает в испытательную проверку»^[15]. В конце года запущены центральная электростанция, коксовая батарея № 8 (первая введённая в эксплуатацию батарея), вступил в строй рудник.

15 января 1932 года СТО утвердил акт, признающий первую доменную печь готовой к пуску. Однако пуск печи зимой, в 30-градусные морозы и при сильных ветрах был уникальным случаем в мировой практике^[9][17]. Против этого рискованного шага выступило руководство Arthur McKee Company, которому советская сторона задерживала выплаты^[18]. Вице-президент компании У. Хейвен в письме Ч. Ильдрыму писал, что это решение ставит «в опасность жизнь русских и американских операторов и также нашу репутацию». В официальном меморандуме фирмы, снявшей с себя всякую ответственность за последствия зимнего пуска, говорилось: «Риск для завода, оборудования и жизней рабочих не может быть оправдан какими-либо экономическими соображениями». У. Хейвен выезжал в Москву и на встрече с С. Орджоникидзе безуспешно пытался убедить наркома отложить пуск до весны^[19]. 22 января С. Орджоникидзе телеграфировал в Магнитогорск, разрешив пуск домны к XVII партконференции. 26 января началась загрузка домны^[17][20]. У. Хейвену руководством Arthur McKee Company было поручено прекратить всякое сотрудничество и немедленно возвращаться в США, но советские власти всё же убедили его хотя бы посмотреть на доменную печь в работе^[18].

В ночь с 30 на 31 января, как и предполагали американцы, планам помешали морозы: на одном из колодцев случился прорыв воды и всю ночь строители грели костры и вскрывали мёрзлый грунт, чтобы добраться до повреждённой трубы.

31 января Я. С. Гугель дал команду запустить доменную печь. В 11:15 домна вступила в строй^[21].

В ночь с 1 по 2 февраля доменная печь № 1 дала первый чугун Магнитогорского металлургического комбината^[21]. Металлург Н. И. Савичев, впоследствии Герой социалистического труда, вспоминал^[21]:

В это время на литейной площадке, на горячих путях собрались тысячи людей. Они развели костры и грелись у этих костров. Они не уходили домой, потому что каждому хотелось собственными глазами увидеть, как будет выдан первый чугун. Спустились сумерки. Пурга. Холод. Но никто не уходит. В напряжённом ожидании, молча люди греются у костров. У печи тоже напряжённое ожидание. Внешне как будто всё спокойно. А у каждого на душе, как говорится, кошки скребут. Подходит начальник смены. Горновые засуетились у горна. Открывают лётку. И вдруг всё кругом озарилось ярким светом — пошёл чугун! Это было в 9 часов 30 минут вечера. Кругом закричали: «Ура!» Люди жмутся руг к другу, целуются, женщины плачут от радости. Эта радость перегнулась с литейной площадки в бараки.

2 февраля на XVII партконференции М. И. Калинин зачитал телеграмму-раппорт из Магнитогорска о получении первого магнитогорского чугуна. В Магнитогорск отправлялись поздравительные телеграммы от руководства страны, а также из-за рубежа, например, от коммунистической партии Германии. Ввод в строй первой очереди комбината стал большим событием для всей страны.

Куски чугуна рабочие разбирали на память. Часть чугуна Я. С. Гугель предложил пустить на памятные плитки с барельефом В. И. Ленина. Они были вручены знатным строителям с надписью: «В знак Вашего активного участия в строительстве первой очереди Магнитогорского металлургического комбината заводоуправление вручает Вам памятную доску, отлитую из первой плавки домны № 1.1 февраля 1932 г.». Одна из плиток 7 февраля^[9] была передана С. Орджоникидзе журналистами З. Б. Чаганом и С. Д. Нариньяни.

В марте сотрудничество с Arthur McKee Company было прекращено. Перед отъездом в США У. Хейвен поздравил советскую сторону с запуском домны и сообщил американскому корреспонденту^[18]:

Учитывая неопытность русских в строительных работах такого типа, масштабы проделанной в Магнитогорске работы поразительны, если принять во внимание изолированное местоположение и экстремальные климатические условия

30 марта Магнитогорск получил телеграмму от И. В. Сталина с поздравлением по случаю «окончания пускового периода» и «выполнения первой части программы завода». В. И. Машковцев писал, что сталинская телеграмма вызвала искренний подъём энтузиазма у ударников и комсомольцев. Но программа на 1932 год снова была абсолютно нереальна: И. В. Сталиным была поставлена задача ввести в эксплуатацию в этом году «ещё три домны, мартен, прокат»^[9].

На строительстве второй домны активно использовались комсомольские бригады. 7 июня Комсомольская доменная печь № 2 выдала первый чугун. Пускавший домну А. Л. Шатилин станет известным всей стране Героем Социалистического труда^[9].

«Магнитогорский рабочий» 26 сентября 1932 года опубликовал письмо М. Горького, адресованное Я. С. Гугелю и культпропу горкома^[9]:

Многообразный опыт героического Магнитогорского строительства, в котором участвуют десятки национальностей трудящихся СССР, тысячи рабочих ударников, сотни специалистов, имеет всемирно-историческое значение. Волей тысяч ударников-магнитогорцев и всего Союза Советов работает гигант социалистической индустрии — Магнитогорск. Изменяется не только «кора» огромной площадки у горы Магнитной, но в этой работе социалистически перевоспитываются тысячи колхозников, приехавших на стройку. История вашего строительства — дело не местного значения, а огромной политической и воспитательной важности для всего Союза Советов…

^[22][9].

В 1929 году начальником строительства коксохимического производства назначен член партии Л. М. Марьясин, проработавший в Магнитогорске до 1933 года^[23]. По свидетельству Дж. Скотта, Л. М. Марьясин высказывался зачастую «антисоветски». Впоследствии ему вменяли «вредительство» при строительстве коксохимического производства. Коксовые печи и домны располагаются параллельно друг напротив друга, чтобы передавать кокс наиболее выгодным путём. Но Л. М. Марьясин, ссылаясь на жёсткие сроки и объёмы земляных работ, начинал строительство с коксовой батареи № 8, расположенной на противоположной стороне от домны № 1. В результате пришлось между ними строить длинный временный транспортёр, ставший причиной огромных потерь в производстве. Рапорт о пуске коксохимического завода послан в 1932 году, хотя на деле его удалось полноценно ввести в строй позже. По мнению В. И. Машковцева, от Л. М. Марьясина не зависило, что и где строить, и обвинения в его адрес были избыточны^[24].

После Я. С. Гугеля, отправившегося руководить строительством Азовстали, директором завода стал член партии Н. Г. Мышков. При нём первый чугун дала доменная печь № 3 и первую сталь выпустила мартеновская печь № 1 (плавку вели сталевары П. Елькин и Я. Ханжин, мастер В. Ф. Пирогов, начальник смены М. И. Ягнюк)^[24].

Летом в Магнитку приехал Г. К. Орджоникидзе. 26 июля он присутствовал на горячей прокрутке блюминга № 2, а затем выступил на слёте ударников комбината. В его речи вновь напиралось на огромное значение комбината: «Магнитострою — лес, Магнитострою — металл, Магнитострою — импорт, всё шло на Магнитострой. Магнитка стала знаменем страны». При этом нарком упрекал магнитостроевцев, что «не всё сделано так, как надо», критиковал за бесхозяйственность: при объёме работ на год в 200 млн рублей на строительной площадке лежало оборудования и материалов на 108 млн рублей. Г. К. Орджоникидзе требовал быстрее достроить стан «500», требовался более опытный руководитель, чем Н. Г. Мышков, при котором, согласно В. И. Машковцеву, были постоянные простои, аварии, пожары^[24].

Инженер-металлург, член партии А. П. Завенягин познакомился в Г. К. Орджоникидзе в 1929 году в бытность свою студентом Московской горной академии и после знакомства был вынужден прервать временно учёбу и поехать на Кузнецкстрой. Через три года А. П. Завенягин направлен директором на металлургический завод в Каменском и за год предприятие достигло рентабельности^[24].

32-летнего А. П. Завенягина Г. К. Орджоникидзе вызвал к себе, сообщил о вакантной должности директора Магнитогорского комбината, и после его согласия позвонил И. В. Сталину и сообщил о назначении^[24].

По прибытии на Магнитку А. П. Завенягин расширил работу по подготовке кадров. Дополнительные кадры найдены среди выпускников горной академии, большинство из которых были партийными. Решался ряд серьёзных технических проблем, прежде всего проблема рудной базы. Для ускорения работ разработан метод открытых карьеров. Для его воплощения в жизнь А. П. Завенягин попросил Г. К. Орджоникидзе прислать на Магнитку профессора Б. П. Боголюбова — одного из крупнейших специалистов рудного дела. К середине 1930-х годов, по оценке А. П. Завенягина, магнитогорский рудник «выдвинулся в число величайших в Европе»^[24].

Новый директор потребовал от НКВД улучшить питание заключённых, работавших на строительстве, поскольку голодающие — неэффективные работники. Как считал В. И. Машковцев, А. П. Завенягин прикрывал прагматизмом своё несогласие с жестокостью времени и к заключённым относился с сочувствием. Среди них он даже встретил членов банды анархистов, в разгроме которых принимал участие. Спас от расстрела Б. П. Боголюбова, после чего поселил его у себя дома, шокировав выискивателей «врагов народа». Иная оценка — у Дж. Скотта, писавшего, что А. П. Завенягин, наоборот, способствовал репрессиям^[24].

Несмотря на насмешки, директор поддерживал, в том числе финансово, вместе с секретарём горкома В. В. Ломинадзе литературную (издание журнала «За Магнитострой литературы», оборудование Дома писателя и премирование литераторов) и театральную (Театр рабочей молодёжи) деятельность, в том числе, в посёлках спецпереселенцев, для которых это было «хоть каким-то выходом из могилы». В. И. Машковцев так описывал А. П. Завенягина:^[24]

Рабочие видели в нём струнку пролетария, газетчики чувствовали собрата-журналиста, партийные работники завидовали его умению общаться с людьми, сосланные в Магнитку дворяне поражались его аристократичностью, учёные видели в нем учёного. Он и на домну приходил в хорошо отглаженном костюме, в белоснежной сорочке с галстуком, всегда оживлённый и весёлый. Но видели его и мрачным.

В 1933 году введены в строй коксовая батарея № 6, мартеновские печи № 2, 3 и 4^[25], заготовочный стан «630», доменная печь № 4.

В 1934 году продолжали вводить в строй новые мартеновские печи. Ключевым же событием стал подписанный 8 августа 1934 года акт о готовности прокатного стана «500». С его пуском Магнитогорский металлургический комбинат стал предприятием полного цикла, поставляющим стране сортовой прокат^[24].

В сентябре 1934 года Г. К. Орджоникидзе вновь посетил Магнитогорск. Это был его последний визит. Надвигающаяся на страну после убийства С. М. Кирова катастрофа не оставила в стороне и Магнитогорск. 18 января 1935 года В. В. Ломинадзе совершил самоубийство. Незадолго до этого Г. К. Орджоникидзе предупреждал своего друга о предстоящем аресте^[24].

После смерти В. В. Ломинадзе должность секретаря горкома занял Р. М. Хитаров, деятель с богатой партийной и международной революционной биографией, который вместе с А. П. Завенягиным образовал талантливую связку лидеров, определявших стратегию развития комбината. В. И. Машковцев писал, что они пытались установить памятник В. В. Ломинадзе, которого с высоких трибун уже называли «врагом народа». Вероятно, что их слишком гуманное отношение к исключённым из партии, а также популярность Р. М. Хитарова у иностранцев, поспособствовали валу доносов и обвинений в их адрес. Несмотря на это, до 1937 года Р. М. Хитарова и А. П. Завенягин сумели поспособствовать организации мощного стахановского движения на комбинате. К январю 1936 года число участников движение составило 2496. Производительность труда возросла по отношению к плановой на 14 процентов^[24].

1 октября 1936 года член партии К. Д. Валериус, начавший свою работу в Магнитогорске ещё в начале 1930-х годов, стал начальником треста Магнитострой (преобразованного из управления Магнитострой^[26]), когда строители выделились из металлургического комбината в самостоятельное подразделение. По оценке В. И. Машковцева, К. Д. Валериус вместе с Л. М. Марьясиным были «две родные души — ироничные, мыслящие по тому времени весьма свободно и критически», а также «главными строителями всех крупных объектов»^[24].

В команду К. Д. Валериуса входили: помощник Корниенко (сын царского чиновника, петлюровец), заместитель главного инженера Жуков (сын попа, белый офицер), начальник снабжения Уфлянд (судим за связь с троцкистами), начальник коммунально-бытового отдела Хвостенко (меньшевик). Дружил он с эсером А. И. Сулимовым, под руководством которого работали сосланные махновцы. Видимо, начальник Магнитостроя был даже менее осторожен, чем А. П. Завенягин, и на закономерные вопросы отвечал: «Мне нужны на стройке не коммунисты, а специалисты!».

Местным органам арестовать К. Д. Валериуса так и не удалось. В 1937 году он получил назначение на работу в Москву от С. Орджоникидзе, который частыми перемещениями своих кадров спасал их от гибели.

Я. С. Гугель отзывался о К. Д. Валериусе и Л. М. Марьясине восторженно: «удивительные организаторы, умеют делать что-то из ничего». А. П. Завенягин, в свою очередь, отметил роль Я. С. Гугеля:

Магнитку воздвигли, в сущности, три богатыря: Гугель, Марьясин и Валериус…

В 1935 году пущены сортовой стан «300» и мелкосортный стан «250», мартеновские печи № 10 и 11^[24].

В 1936 году осуществлена плавка на мартеновской печи № 12, пущен смолоперегонный завод, штрипсовый стан «300». Статистика 1933 и 1937 годов показывает рост (тыс. т): руда — 2036,9 и 6589,2, кокс — 801,7 и 1937,2, чугун — 538,3 и 1566,2, сталь — 85,2 и 1402,3, прокат — 57,7 и 1116,7. Успехи в развитии комбината с 1934 года связаны не столько с талантами руководства, сколько выходом страны из кризиса^[24].

Таким образом, к 1938 году построены 4 домны, 12 мартеновских печей, 12 прокатных станов и соответствующее количество других агрегатов, после чего наметился спад роста темпов производства и спад строительства, что объясняется обрушившимися на Магнитогорск в 1937 году репрессиями, уменьшением капиталовложений и снабжения. 18 февраля 1937 года, за пять дней до февральско-мартовского пленума ЦК С. Орджоникидзе умер, успев незадолго до этого перевести А. П. Завенягина на работу в Москву. На пленуме А. П. Завенягину пришлось выступать вместо своего покровителя. Он доложил об успехах в росте промышленности, показателях выработки продукции, не уступающих капиталистическим странам. В отношении культуры производства и размеров непроизводительных расходов всё было ещё весьма неблагополучно. Отдельно коснулся просчётов при строительстве и безхозяйственности, которые был вынужден списать на вредителей, и того, что милиция запрещает нанимать на работу поступающих самотёком людей. Последний факт вызвал возмущение участников пленума^[24][27].

Весной 1937 года, после отъезда А. П. Завенягина, начались аресты, достигнув пика осенью. Директором в это время был П. И. Коробов. Репрессии коснулись всех слоёв магнитогорского населения.

С 1932 по 1940 год Магнитогорск дал Советскому Союзу 8 млн. т чугуна, около 7,5 млн. т стали, 4,2 тыс. т проката^[24].

В историографии укрепилось утверждение, что первая комсомольская ячейка на Магнитострое оформилась 9 июля 1929 года. Вероятно, это не вполне соответствует действительности, поскольку комсомольцы прибывали на стройку ещё весной. 11 мая 1929 года с Украины прибыл в Трансстрой большой коллектив комсомольцев — 64 человека во главе с комсоргом И. Прокопенко. Среди украинских комосмольцев-добровольцев был и В. Ф. Томчук, давший, как считал В. И. Машковцев, название города Магнитогорск: к прибытию первого поезда он написал вывеску «Станция Магнитогорск», хотя тогда в употреблении было слово Магнитострой. К концу 1929 года появилось несколько крупных комсомольских организаций^[9].

Лучшие комсомольские бригады трудились на строительстве доменной печи № 2, названной Комсомольской: это бригады В. Слуцкого, М. Богатырева, В. Ишмакова, Н. Романенко, Г. Чернова, комсомольскую организацию бригад возглавлял С. Скакунов. Отличились комсомольцы на строительстве плотины, названной именем IX съезда комсомола, и на многих других объектах^[9].

Первые прибывавшие на стройку комсомольцы спасались от голода. Знаменитый романтический энтузиазм появился позднее, после 1930 года. Комсомол призывал молодежь к подвигу и штурму. В начале 1931 года было 3057 комсомольцев и 2624 члена партии, за год было принято ещё 10 236 юношей и девушек в комсомол и 4752 человека в партию^[9].

Оклады даже у крупных руководителей, членов партии, были скромны, не превышали заработка рабочих^[9].

Репрессии затронули большинство крупных руководителей:

• А. И. Сулимов — по одним данным, провёл 10 лет в ИТЛ, по другим, через 2 месяца был оправдан;
• В. А. Смольянинов — 10 лет в ИТЛ и 5 лет ссылки;
• В. А. Гассельблат — 10 лет ИТЛ, умер в лагере;
• Ч. Ильдрым — расстрелян в 1941 г.;
• Я. П. Шмидт — расстрелян в 1937 г.;
• Я. С. Гугель — расстрелян в 1937 г.;
• Л. М. Марьясин — расстрелян в 1937 г.;
• Р. М. Хитаров — расстрелян в 1938 г.;
• К. Д. Валериус — расстрелян в 1938 г.;
• И. Д. Кабаков — расстрелян в 1937 г.;

В их устранении был определённый смысл, так как многие из них были приближены к руководству государства и многое знали. Но расстреливались также и руководители низшего звена, партийные и комсомольские активисты. Репрессий удалось избежать:

• С. М. Зеленцову — умер своей смертью в 1932 году;
• Б. П. Боголюбову — занимался научной деятельностью;
• А. П. Завенягину — после Магнитогорска руководил строительством Норильского горно-металлургического комбината, был одним из руководителей атомного проекта и министром среднего машиностроения.

Дважды полностью уничтожалось руководство ИТК^[27].

60 % рабочих приезжали на стройплощадку по вербовке или, что было более часто, самотёком^[28].

Плохие условия труда влекли за собой рост текучести кадров. Так, летом 1931 года на строительстве коксохимического комбината из-за ухудшения снабжения, задержки зарплат и неудовлетворительных жилищных условий многие рабочие после нескольких дней знакомства с обстановкой просто сбегали со стройки, захватив с собой спецодежду^[28]. Площадь барака на одного живущего в 1931 году не превышала 1,3-1,4 м² при установленной Магнитостроем нормы в 3,5 м²^[28]. По данным исследовательницы Н. Н. Макаровой, количество жилой площади в Магнитогорске составляло 2,2 м² на человека в 1931 году. К январю 1932 года этот показатель упал до 1,7 м² — катастрофические даже по меркам своего времени цифры^[29].

Национальный состав первостроителей был весьма разнообразен: русские, украинцы, белорусы, татары, башкиры, казаки, киргизы, иностранные рабочие и т.д. В классовом отношении большинство было крестьянами, бежавшими из голодающих деревень. Большинство вольных было неграмотным, не имевшим никакого опыта работы в промышленности. Дж. Скотт на примере бригады сварщиков описывает социально неоднородную массу первостроителей. Первый — средних лет красноармеец и коммунист Иванов. Второй — крестьянский парень, прошедший вместе с коровой пешком путь от деревни до Магнитогорска, потому что на стройке есть хлеб и работа. Третий — бежавший из Польши Ю. Пилсудского поляк Владек, горевший энтузиазмом строить социализм. Четвёртый — татарин Хайбулин, который раньше никогда не видел паровоза и электричества, но на Магнитке научился читать, писать, освоил профессию электрика и, как выразился Дж. Скотт, за год его жизнь изменилась больше, чем его предков со времён Тамерлана. Пятый — ещё один крестьянский парень, занимался учётом труда бригады, записывая их результаты их работы «на газете полузамёрзшей жидкой грязью вместо чернил»^[30].

Примеры самоотверженного труда показывали ударники, увлекая за собой остальных строителей. В октябре 1931 года удельный вес ударников возрос до 64 %^[9]. Самым популярным строителем СССР в 1932 году был В. Е. Калмыков — ударник, работу и быт которого запечатлел в своих снимках М. В. Альперт. Первый номер журнала «СССР на стройке» был полностью посвящён Магнитогорску и эти напечатанные в нём снимки увидел весь мир. Вскоре В. Е. Калмыков сделал головокружительную карьеру в ВЛКСМ, был делегатом VII конгресса Коминтерна в Москве^[31]. В 1937 году его арестовали и вскоре расстреляли, как и множество других рабочих и строителей^[9].

За 1929—1935 годы в Магнитогорске насчитывалось 752 иностранца^[30].

Люди могут оценить события, в которых участвуют. Но люди не предвидят судьбы. Строившие Магнитку голландец Питер Ван-Ваув, итальянец Чирилло Векки, американец Эмануэль Колета не предполагали, что их судьбы соединятся с судьбой Магнитки на долгие годы... Молодой инженер Алексей Исаев не найдет себя на Магнитострое, сбежит со стройки, но станет главным конструктором ракетных двигателей у Королева. Аркадий Гайдар, любивший посидеть у костра возле горы Магнитной, погибнет в первые дни Великой Отечественной войны. А командир бригады строителей-энтузиастов Евгений Майков увенчает свою судьбу генеральскими погонами. Член РСДРП с 1903 года, меньшевик бывший министр труда Временного правительства М. И. Скобелев будет честно и добросовестно работать у Магнитной горы в должности главного энергетика. Горновой Алексей Шатилин, пускавший комсомольскую домну, станет известным всей стране металлургом. Невзрачный фэзэушник Андрей Филатов вырастет до директора комбината. Моторист ЦЭС Леонид Дема будет летчиком, Героем Советского Союза. Рабочий парень Иван Одарченко, крещеный Магниткой и Великой Отечественной войной, будет замечен скульптором Вучетичем и поднимется бронзовым монументом в Трептов-парке в образе воина-освободителя. Всесоюзную известность приобретет поэт Борис Ручьев, пробыв за колючей проволокой на Колыме десять лет.^[9]

Дж. Скотт дал подробные социально-психологические описания ИТР. Шевченко, заместитель начальника Магнитостроя и член партии, в его книге представлен как имеющий «ограниченные познания в технике», но хороший руководитель, заслуживший уважение среди рабочих и требовавший от них строгой дисциплины. Начальник производства Сёмичкин охарактеризован как типичный сталинский хозяйственник: пройдя довольно поверхностный курс обучения, он считал себя «вожаком рабочего класса», полагал, что американским специалистам и старым инженерам не понять, что такое «большевистские темпы». Между тем, он довольно трезво оценивал свои ограниченные знания. Дж. Скотт считал, что в условиях плохого снабжения и ужасных условий труда нужны были именно такие люди как Шевченко и Сёмичкин, чтобы побуждать рабочих делать свою работу^[30].

Часть старых инженеров представляла собой репрессированных, например, главный инженер Тищенко. Как специалист, он с трудом мог пойти на невероятно сжатые сроки монтажа домны. Характерно в этой ситуации поведение Шевченко, который был вынужден «объяснить политику партии старому вредителю», чтобы снять с себя политические обязательства^[30].

Чтобы компенсировать нехватку кадров было развёрнуто массовое обучение в школах по повышению квалификации и техникумах, в основном выходцев из крестьян. Оказание всесторонней помощи обучающимся со стороны руководства, бесплатность обучения, возможность получить любую специальность, большое число вакансий и повышенная зарплата ИТР — всё это было мощными стимулами к обучению. Дж. Скотт описывал, как отработавшие 8-12 часов в суровых условиях люди приходили вечером ещё 4 часа учиться в холодные аудитории и на пустой желудок^[30].

В 1937 году П. И. Коробов уволил 70 иностранцев из оставшихся 82. Последовали аресты иностранцев. Некоторые из них успели выразить недоумение и написать в партийные органы с обещанием доказать свою партийную преданность. Репрессии обрушились даже на тех иностранцев, которые уже были в заключении: среди них выискивали «японских шпионов» и даже участников «Польской организации войсковой»^[27], руководителем которой был «назначен» малограмотный еврей из Запорожья И. А. Золотовский^[32][27]. По данным В. И. Машковцева, больше всех пострадали выходцы из Польши и Германии^[27].

Невольные составляли около 38 %. В начале 1930-х годов в Магнитогорске было 18 тыс. раскулаченных спецпереселенцев и 20-35 тыс. заключёенных^[30]. Наблюдалась колоссальная смертность среди невольных^[24].

В магнитогорских концлагерях осужденные по 58-й статье погибли все поголовно, выжили только несколько десятков человек. Когда у них кончался срок заключения, им давали повторный, отправляли на север. Любопытна география зэков. Начальник колонии по фамилии Поль сообщал в справке для прокуратуры о количестве прибывающих заключенных: из Ленинградской области - 1135, ЦЧО (центральная черноземная область) - 3200, из Белоруссии - 2616, с Северного Кавказа - 3200, западные области - 1700, Московская область - 1300, Уральская область - 1600 и т. д.

Напомним, что мы пользуемся секретным архивом магнитогорской Прокуратуры, который уцелел случайно, вопреки указанию о его уничтожении. Указание такое дал еще в 1961 году Н. С. Хрущев. Было что прятать и уничтожать. Например, в акте от 8 января 1933 года прокурор Семенова зафиксировала, что заключенные получают в сутки по 100 граммов хлеба и по чашке жидкого супа из мороженой капусты. Отмечали подобное и врачи в более лучшее время, но фиксировали почти то же самое: на заключенного приходилось в день по 525 калорий. А температура зимой в бараках, где жили "враги народа", была плюс один-два градуса.

Работали зэки чаще всего на открытом воздухе, зимой при 30-40 градусах мороза - без полушубков, без теплой одежды, без валенок, в тряпье и немыслимых обувках. В ноябре 1932 года погибло только в одном филиале концлагеря 140 заключенных, в декабре - 108, за двадцать дней января 1933 года - 120 человек.

Трудились репрессированные без выходных дней, а если не выполняли нормы, то теряли право на получение посылок. Норму они не выполняли еще и потому, что их терроризировали обсчетами, обмерами. Прокурор Крепышев отметил этот факт в одном из актов надзора. Невыносимые условия, отчаяние толкали заключенных на побеги. Упомянутый нами Поль сообщал 1 февраля 1933 года, что с момента организации колонии совершено 7143 побега. В большинстве эти побеги заканчиваюсь, разумеется, неудачами, бежавших ловили через два-три дня на дорогах к станции Буранной и Белорецку.

Этот трагический пласт в жизни нашего общества существовал в то время как бы сам по себе. Многие люди считали, что главное - это построение коммунизма, возведение металлургических гигантов, укрепление колхозов, борьба с троцкизмом, вредительством. Критическое мышление в обществе не развивалось, а угасало. Оно концентрировалось и проявлялось лишь в отдельных личностях, таких, как М. Булгаков, А. Платонов, В. Клюев, которые обличали идиотизм социализма открыто. Сколько их было? Десятки, сотни? Может быть, несколько тысяч? Из партработников непримиримой личностью той эпохи был Мартемьян Никитович Рютин, написавший с товарищами в 1932 году антисталинский манифест "Ко всем членам ВКП(б)". Воспроизведем этот огненный документ:

"Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его свитой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. С помощью обмана и клеветы, с помощью невероятных насилий и террора, под флагом борьбы за чистоту принципов большевизма и единства партии, опираясь на централизованный мощный партийный аппарат, Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь самого необузданного авантюризма и дикого личного произвола... Авантюристические темпы индустриализации, влекущие за собой колоссальное снижение реальной заработной платы рабочих и служащих; непосильные открытые и замаскированные налоги, инфляцию, рост цен и падении стоимости червонцев; авантюристическая коллективизация с помощью раскулачивания, направленного фактически главным образом против середняцких и бедняцких масс деревни, и, наконец, экспроприация деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок, - привели страну к глубочайшему экономическому кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду... В перспективе - дальнейшее обнищание пролетариата... Всякая личная заинтересованность к ведению сельского хозяйства убита, труд держится на голом принуждении и репрессиях... Все молодое и здоровое из деревни бежит, миллионы людей, оторванных от производительного труда, кочуют по стране, перенаселяя города, остающееся в деревне население голодает... На всю страну надет намордник - бесправие, произвол и насилие, постоянные угрозы висят над головой каждого рабочего и крестьянина. Всякая революционная законность попрана! Учение Маркса и Ленина Сталиным и его кликой бесстыдно извращается и фальсифицируется. Наука, литература, искусство низведены до уровня низких служанок и подпорок сталинского руководства. Борьба с оппортунизмом опошлена, превращена в карикатуру, в орудие клеветы и террора против самостоятельно мыслящих членов партии. Права партии, гарантированные уставом, узурпированы ничтожной кучкой беспринципных политиканов. Демократический централизм подменен личным усмотрением вождя, коллективное руководство - системой доверенных людей.

Всякая живая, большевистская партийная мысль - угрозой исключения из партии, снятием с работы и лишением всех средств к существованию - задушена. Все подлинно ленинское загнано в подполье, подлинный ленинизм становится в значительной мере запрещенным, нелегальным учением.

Партийный аппарат в ходе развития внутрипартийной борьбы и отсечения одной руководящей группы за другой вырос в самодовлеющую силу, стоящую над партией и господствующую над ней, насилующую ее сознание и волю. На партийную работу вместо наиболее убежденных, наиболее честных, принципиальных, готовых твердо отстаивать перед кем угодно свою точку зрения членов партии - чаще всего выдвигаются люди бесчестные, хитрые, беспринципные, готовые по приказу начальства десятки раз менять свои убеждения, карьеристы, льстецы и холуи.

Печать - могучее средство коммунистического воспитания и оружие ленинизма в руках Сталина и его клики - стала чудовищной фабрикой лжи, надувательства и терроризирования... Ложью и клеветой, расстрелами и арестами... всеми способами и средствами они будут защищать свое господство в партии и в стране, ибо они смотрят на них как на свою вотчину...^[24]

На субботниках - весь "журналистский корпус" Магнитки: корреспондент РОСТА Александр Смолян, спецкоры "Комсомольской правды" Семен Нариньяни, "Уральского рабочего" - Юрий Чаплыгин, специальные корреспонденты газет "Правда", "Известия", "Труд", "Рабочей газеты", "За индустриализацию", журнала "Крокодил". Журналисты, поэты, писатели, музыканты, артисты... Прекрасные боевые парни - Евгений Воробьев, Исидор Шток, молодой пианист Матвей Блантер, композитор Мариан Коваль, культорганизатор - боевой, неунывающий Михаил Поляков. Гремит оркестр - три трубы и барабан с тарелками. Кто-то запевает: "Ты, моряк, красивый сам собою...". Вот такая атмосфера царила на субботниках^[9].

Самым распространённым жилищем в начале 1930-х годов среди строителей был одноэтажный барак. Бытовые условия в бараках отличались. В некоторых из них зимой было очень холодно. Многие обитатели бараков регулярно жаловались со страниц газет на ужасные бытовые условия: отсутствие кипятка, постельного белья, мебели и дров, скученность помещений, наличие клопов, низкое качество строительства^[33]. Некоторые бараки со временем делили перегородками на отдельные комнаты.

По воспоминаниям начальника временной электростанции А. А. Макарычева, А. И. Сулимова и исследованиям историка М. Е. Чурилина, в 1929 году палаток не было, так как всем приезжавшим строителям хватало бараков. Палаточные городки появились весной 1930 года. Согласно А. А. Макарычеву и инженеру Я. О. Даргайсу, это были не обычные палатки, а изобретённые Ч. Ильдрымом довольно тёплые каркасные жилища, утеплявшиеся кошмой и войлоком и обтягивавшиеся сверху брезентовыми палатками. С другой стороны, первостроитель И. В. Комзин, ставший со временем профессором Московского инженерно-строительного института и руководителем строительства многочисленных ГЭС, вспоминал, что зимой было так холодно, что волосы примерзали к брезенту палатки. Я. О. Даргайс утверждал, что к осени 1931 года палаточные городки исчезли.

В отличие от быта вольных строителей, жилищные условия спецпереселенцев первой категории в ведении НКВД изучены мало. Это был контрреволюционный кулацкий актив, который зачастую высаживали в голой степи. Иногда им не выдавали даже обычных брезентовых палаток.

Самостоятельно возводились балаганы, шатры, землянки, полуземлянки, образовывавшие трущобные посёлки. В юртах обитало кочевое население, привезённое в качестве низкоквалифицированной рабочей силы. Нидерландский архитектор Й. Нигеман, поражаясь наивности своих представлений о тех, для кого он проектировал жильё, писал о том, как юрты разбивались прямо между 4-этажными каменными домами^[34]. Магнитогорский ветеран труда вспоминал быт жизни в землянке^[35]:

…бараков для всех не хватало. Домик-землянка с хозяйственными постройками и огородом был более удобен для проживания и домашнего хозяйства. Помню комнату в землянке, просторную кухню с русской печью, пристройки для дров и угля, для кур и поросёнка. Отдельная стайка была для коровы, для сеновала. В нашем домике стены состояли из старых, то есть использованных для опалубки досок, между ними засыпалась земля. Крыша была без потолка, её доски шли с покатом в две стороны, на них положили толь, затем слой глины. Такие посёлки неофициально назывались «шанхаями».

— Николай Яловой, почётный ветеран города

Начальник Магнитостроя Яков Семенович Гугель вспоминал о том времени: "Как на военном фронте воля к победе решает успех боя, так и на строительном фронте Магнитки энтузиазм, трудовой порыв стали решающей силой. И, как в бою, штурм рождал героев^[9].

По мнению С. Коткина, в 1930-х годах нигде, кроме как на Магнитной горе, «эйфорическое ощущение новых послереволюционных возможностей» не было настолько выраженным^[36].Магнитогорское строительство привлекло к себе мировое внимание как воплощение строительства социализма и модернизации^[36].

Здание Магнитогорского завода было воплощением приверженности большевиков масштабным социальным преобразованиям и витриной эпохи индустриализации, основой которой была тяжёлая промышленность и металлургия ^[37].

Мостки были покрыты дюймовым слоем льда, как и все вокруг доменных печей. Пар, подломавшийся из большого резервуара с горячей водой, конденсировался и образовывал слой льда. Но помимо того, что было скользко, мостки и сами по себе были очень ненадежны, потому что висели на тросах и раскачивались. Когда я ходил по ним, то они шатались и тряслись. <…> Не успел я приступить к сварке, как услышал чей-то крик, и что-то со свистом пролетело вниз мимо меня. Это был монтажник, работавший на самом верху.

Он, как мячик, стукнулся об отводную трубу, которая, вероятно, спасла ему жизнь. Вместо того, чтобы упасть прямо на землю с огромной высоты, он приземлился на основной платформе, футах в пятнадцати подо мной. К тому времени, когда я до него добрался, у него изо рта била кровь. Он пробовал крикнуть, но не мог. Ни одного мастера поблизости не было, а полдюжины подбежавших рабочих не знали, что делать. Поскольку я был иностранцем, то пользовался некоторым авторитетом. Я протиснулся вперед и сказал, что он может истечь кровью и умереть, если мы будем ждать, пока принесут носилки, так что мы втроем подняли его и понесли вниз на станцию скорой помощи. <…> Мы внесли его в маленькое деревянное здание, и медсестра, закутанная в теплый платок поверх белого халата, показала нам, куда его положить.
<…>
— А это что? — спросил доктор, глядя на медсестру и показывая ногой в угол комнаты. Я тоже посмотрел в ту сторону и только теперь заметил пару поношенных валенок, торчащих из-под очень грязного одеяла на полу.
— Ему на голову балка упала, — ответила медсестра.
— Ну, — сказал доктор, засучивая рукава, — посмотрим, что можно сделать для этого парня.
Он подошел к монтажнику, который теперь лежал очень тихо, глядя на старого бородатого доктора голубыми глазами, полными слез. Я повернулся и хотел было уйти, но доктор остановил меня.
— Когда будете выходить, пожалуйста, позвоните в фабричный отдел здравоохранения и скажите им, что мне просто необходимо, чтобы здесь лучше топили, — попросил он.

— Глава 3

Парикмахер, портной или сапожник энтузиазмом, как правило, не заражались. Перспектив героических подвигов у них не было. Были только трудности более острые по сравнению с насиженным местом. Соблазнов на Магнитострое для них было мало. Мы не учли этого обстоятельства, не создали для них нужных стимулов. Главенствовал лозунг: "Домну - в срок!".

- Домну - в срок! - приказывали мы на митингах, на собраниях, в газетах... "Домну - в срок!" - сияло на светящихся транспарантах.

Можно было значительно улучшить социально-бытовые условия, но многие организации и люди, обязанные заниматься этим делом, прятали свою несостоятельность за этот лозунг. Нужно, впрочем, отметить, что и само население Магнитостроя, целиком подчинившее свою жизнь стройке, не требовало создать сносные культурно-бытовые условия. Считалось даже "неприличным", "несоциалистичным" уделять в такое время слишком много внимания личным удобствам. Это притупляло наше внимание к тому, что являлось предпосылкой успешной борьбы на тягчайшем участке...".

В номере магнитогорской газеты «За металл», посвященном годовщине Парижской коммуны в 1933 г., отмечалось: «Мы должны помнить, что пролетариат капиталистических стран отстал от нас в своем революционном развитии, хотя его революционная борьба становится все более упорной и опасной для буржуазии. Наша задача – помочь международному пролетариату в этой борьбе, крепя с ним братскую интернациональную связь, усиливая работу МОПРа, помогая материально товарищам, брошенным в тюрьмы буржуазией»696. Бугров, 280

В ноябре 1929 года была введена непрерывная рабочая неделя^[38].

когда комсомолец Михаил Крутяков упал с высоты при обрыве троса, державшего монтажную люльку, журналист Семен Нариньяни опубликовал в "Комсомольской правде" статью о диверсии вредителей. Мол, враги народа подпилили трос, и погиб комсомолец Магнитки. Не в укор это сказано Семену Нариньяни, время такое было.

• Бугров К. Д. Соцгорода Большого Урала. — Екатеринбург : Издательство Урал. университета, 2018. — 472 с.
• Машковцев В. И. История Магнитки. — Магнитогорск : Магнитогор. дом печати, 1999. — 198 с.
• Галигузов И.Ф., Чурилин М.Е. Флагман отечественной индустрии. — М. : Мысль, 1978. — 276 с.
• Меерович М. Г., Меньковский В. И., Жеребцов И. Л. «Социалистический город»: идея и её воплощение в Советском Союзе 1920−1930-х годов. — Сыктывкар : ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН, 2019. — 72 с.
• Советское градостроительство. 1917—1941: в 2 кн. / отв. ред. Ю. Л. Косенкова. — М. : Прогресс-Традиция, 2018. — Кн. 1.
• Нариньяни С. Д. Дорога в совершеннолетие. — М. : Мол. гвардия, 1932. — 124 с.
• Алкацев Д. К., Трошев Ж. П. Авраамий Завенягин. — Красноярск : Красноярское книжн. изд-во, 1975. — 328 с.
• 5 лет Магнитогорского металлургического комбината им. И. В. Сталина (1932—1937 г.) / Сборник сост. под ред А. П. Звенягина и А. И. Каряева. — Упр. Магнитогорск. металлург. комбината им. т. Сталина. — 1937. — 57 с.
• Скотт Дж. За Уралом : Американский рабочий в русском городе стали / Авт. вступ. ст. Л. И. Васькина. — М. : Изд-во МГУ, 1991. — 298 с.
• Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization : [англ.]. — Berkeley : University of California Press, 1995. — 639 с.