Сероглазый король

Сероглазый король
Жанр	стихотворение
Автор	Анна Ахматова
Язык оригинала	русский
Дата написания	11 декабря 1910
Дата первой публикации	апрель 1911
Текст произведения в Викитеке

«Серогла́зый коро́ль» — стихотворение, написанное русской советской поэтессой Анной Ахматовой 11 декабря 1910 года. Впервые опубликовано в журнале «Аполлон» в 1911 году. Представляет собой романтическую балладу, сюжет которой основывается на средневековой эпической традиции. Отражает основные черты формировавшегося поэтического метода Ахматовой — лаконизм, близость к прозаическим формам, диалогичность, тщательность в выборе речевых конструкций. Интерпретируется как произведение-предвидение: трагическую «стихотворную судьбу» сероглазого короля впоследствии повторил первый муж Ахматовой поэт Николай Гумилёв, являвшийся, по мнению критики, наиболее вероятным прототипом образа лирического героя. Относится к числу ранних стихотворений Ахматовой, имевших широкий успех и принёсших известность автору. Неоднократно использовалось как литературная основа для создания музыкальных произведений различных жанров. Так, музыку к стихотворению написали Сергей Прокофьев и Александр Вертинский, ставший первым популярным исполнителем одноимённого романса.

Стихотворение написано 11 декабря 1910 года в период проживания молодой Анны Ахматовой с семьёй в Царском селе и стало одним из наиболее известных ранних стихотворений автора^[2]. Позже, будучи уже зрелым мастером, она часто критически отзывалась о своих первых поэтических произведениях и сборниках. «Сероглазого короля» Ахматова назвала «смрадным» стихотворением, а о самом факте его сочинения говорила в оправдательном тоне: «Мне же было тогда двадцать лет, и это была попытка баллады»^[3][4]. Известны случаи, когда по указанию поэтессы редакторы исключали «Сероглазого короля» из готовившихся к печати изданий^[5]. Между тем черновой автограф стихотворения, хранящийся в РГАЛИ, свидетельствует о тщательной работе над текстом: так, у четвёртой строки «Муж мой, вернувшись, спокойно сказал» были варианты: «Муж мне с улыбкой о смерти сказал», «Муж мне с улыбкой о страшном сказал» и «Муж мой, вернувшись, с улыбкой сказал». У шестой «Тело у старого дуба нашли» — соответственно «Тело в овраге у речки нашли», «Тело в овраге у башни нашли». В черновом автографе сохранилось также дополнительное двустишие, следовавшее после двенадцатой строки: «И покажу ей над башней дворца // Траурный флаг по кончине отца». В такой редакции стихотворение было опубликовано лишь единожды — в сборнике «Из шести книг» в 1923 году^[2]. Первая публикация его общеизвестной редакции (без дополнительного двустишия) произошла в 1911 году в апрельском номере крупнейшего журнала русских символистов «Аполлон», вместе с другими произведениями под общим заглавием «Четыре стихотворения». Эта публикация стала фактически литературным дебютом Ахматовой^[6]. Позже стихотворение было включено в состав первого сборника Ахматовой «Вечер» (1912) и последнего прижизненного сборника «Бег времени» (1965)^[2].

Учитывая широкий успех стихотворения и молодой возраст Ахматовой на момент его написания, литературоведы ставили вопрос о степени его «переклички» с произведениями других авторов и эпох. Так, филолог Г. Темненко отмечала, что для ранних стихотворений Ахматовой не оказывались чуждыми некоторые мотивы лирики её первого супруга, поэта Николая Гумилёва. При этом отношение окружающих как к «ученице» Гумилёва задевало чувства молодой Ахматовой, омрачая радости литературного дебюта^[7]. Филолог обращала внимание, в частности, на стихотворение Гумилёва «Сказка о королях» (1905), по сюжету которого горбун мажордом плачет в ночном лесу по погибшим королям^[6]. Вместе с тем, для Ахматовой, по мнению Темненко, характерно сопротивление романтическим тенденциям, которые в утрированном виде демонстрировал ранний Гумилёв. Отталкивание от условной экзотики у неё было связано с вниманием к реальности в её будничных, но от этого не менее драматических проявлениях^[8].

Лингвист Т. Николаева указывала на связь «Сероглазого короля» с другим стихотворением Гумилёва — «Охота» (1910). Описав некоторые сюжетные сходства и совпадения в типе рифмовки, Николаева заключила, что оба произведения объединены темой смерти властителя (князя у Гумилёва, короля у Ахматовой) осенним вечером на охоте, при этом стихотворение Ахматовой, в котором события происходят через день после этой смерти, она рассматривала как реплику к стихотворению Гумилёва^[9]. Обратившись далее к изучению массива стихотворений периода 1892—1916 годов, лингвист отметила широкий интерес к стилизованным историческим сюжетам «старой Европы^[англ.]» в русской поэтической культуре рубежа XIX—XX веков. В таких сюжетах, как правило, присутствует смерть, грустные одинокие властительницы, печальный осенний пейзаж^[10]. Однако прямой аналог сюжета смерти властителя на охоте Николаева нашла в средневековой эпической поэме неизвестного автора «Песнь о Нибелунгах» (в переводе М. Кудряшова (1899), с которым поколение Гумилёва и Ахматовой было знакомо) и стихотворении «Смерть Сигурда» французского поэта XIX века Леконта де Лиля, под влиянием которого, как подчёркивали современники, находился сам Гумилёв. В обоих произведениях речь идёт об одном и том же убитом во время охоты короле Зигфриде (Сигурде) — персонаже германо-скандинавской мифологии. Таким образом, Николаева выстроила применимую, с её точки зрения, литературную параллель: «Песнь о Нибелунгах» — Леконт де Лиль — Гумилёв — Ахматова. Из примеров нелитературного влияния она указала оперу Рихарда Вагнера «Сумерки богов», базирующуюся на сюжете той же «Песни о Нибелунгах», которая в России была впервые поставлена ещё в 1889 году^[11]. Кроме Николаевой, также филолог В. Вейдле высказывал предположение, что «Сероглазый король» Ахматовой близок к жанру скандинавских баллад^[12].

По мнению литературоведа Н. Королёвой, сама схема образов «Сероглазого короля» (король, королева, муж, жена, возлюбленная, оплакивающая мёртвого короля) напоминает схему образов в стихотворении Александра Блока «Потемнели, поблёкли залы…» (1903): «Королева, королева больна», «…король, нахмуривший брови», возлюбленный королевы, который «плакал, сжимая кольцо» и ещё некто, «незнакомец с бледным лицом», который вторил рыданьям возлюбленного^[2]. С поэзией Блока Ахматова впервые познакомилась во время учёбы в гимназии и в дальнейшем так или иначе следила за его творчеством^[13]. Личное знакомство двух поэтов произошло весной 1911 года, в связи с чем Ахматову «забавляла» появившаяся спустя время легенда о её романе с Блоком и о том, что стихотворение «Сероглазый король», на самом деле написанное за несколько месяцев до их встречи, адресовано ему^[14][15].

Определив жанр стихотворения как балладу, Ахматова раскрыла в нём вполне традиционный (по оценке Г. Темненко, даже банальный) романтический сюжет^[7]. Повествование ведётся от лица безымянной героини, супруг которой сообщает ей о смерти сероглазого короля. После ухода супруга на ночную работу женщина собирается разбудить дочь за тем, чтобы поглядеть в её серые глаза. В шелесте тополей за окном героине чудятся слова: «Нет на земле твоего короля…». Британская переводчица и биограф Ахматовой Э. Файнштейн интерпретировала сюжет стихотворения следующим образом: «Боль жены и "серые глазки" дочери говорят нам о том, что именно король был отцом ребёнка, которого муж считает своим <…> Идеальная любовь утрачена, а рядом остался только скучный муж». Файнштейн затем «переносит» детали этого сюжета на обстоятельства личной жизни Ахматовой — на её взаимоотношения с первым супругом. Литератор предположила, что когда-то Гумилёв был для поэтессы «одновременно и мужем, и сероглазым королём». Но «тот юный Николай, который обещал быть страстным возлюбленным, умер» — Ахматова осталась с отстранённым «холодным» мужем, мечтавшим о том, чтобы «бежать от неё подальше»^[16]. Исследователи не находили биографические факты, которые прямо бы подтверждали такую версию: несмотря на то, что осенью 1910 года Гумилёв действительно уехал в Аддис-Абебу, оставив Ахматову одну, возникновение новой влюблённости Гумилёва и рождение внебрачного ребёнка относятся соответственно к 1912, 1913 годам — много позже после создания «Сероглазого короля»^[17]. Вместе с тем литературоведческий анализ стихотворения в увязке с другими произведениями поэтессы и обстоятельствами её биографии, по мнению критики, косвенно указывали на фигуру Гумилёва как вероятного прототипа образа сероглазого короля. Так, герой с серыми глазами (чаще именуется мальчиком, а также другом, женихом) появляется сразу в нескольких сочинениях Ахматовой периода 1910—1914 годов, во всех случаях символизируя влюблённого человека^[18][19]. Как указывал поэт С. Маковский, у Гумилёва были «серые глаза с длинными и светлыми ресницами», которые, «видимо, завораживали женщин»^[20]. Т. Николаева подчёркивала «самоутверждающуюся» влюбчивость как черту Гумилёва, а также то обстоятельство, что дуб, у подножия которого, по тексту стихотворения, нашли тело короля, может быть единственным высоким деревом в парке имения Слепнёво, где проживали Гумилёвы^[21]. Сама Ахматова, наконец, писала, что строка «Сероглаз был высокий мальчик» из поэмы «У самого моря» (1915) — «это история любви Н.С. [Николая Степановича Гумилёва] ко мне»^[22].

В пользу сюжетной интерпретации о замужней героине, родившей дочь от любовной связи с королём, О. Толстоноженко приводит также аргументы, касающиеся характера работы Ахматовой над текстом стихотворения. Обращая внимание на сохранившиеся варианты четвёртой строки, в которой вернувшийся супруг сообщает героине о гибели короля, исследователь заключает: улыбка на его лице (в одном из вариантов — «Муж мой, вернувшись, с улыбкой сказал») свидетельствует о том, что он знал об измене жены, теперь рад смерти «соперника», и возможно, причастен к этой смерти. А дополнительное двустишие, исключённое Ахматовой из общеизвестной редакции («И покажу ей над башней дворца // Траурный флаг по кончине отца»), Толстоноженко интерпретирует как прямое подтверждение супружеской неверности: героиня здесь называет короля отцом^[23]. Николаева допускала, что начальная строка «Слава тебе, безысходная боль!» — фраза овдовевшей молодой королевы, «гордо и одиноко любящей» и «достойно затмевающей более простую соперницу», а завершающие строки «А за окном шелестят тополя: // Нет на земле твоего короля…» — слова той самой «соперницы», «менее величественной» матери сероглазой дочки^[24].

Дневниковые записи поэта и журналиста П. Лукницкого о разговорах с Ахматовой содержат фрагменты, где она сообщает о своих «детских» (13—14 лет) стихах, посвящённых Гумилёву, в которых говорит о нём как уже неживом («… с Н.С. у меня так всегда. Это мне самой непонятно»), при этом добавляет, что в некоторых из них называла его братом. Для примера Николаева указывала на стихотворение «Пришли и сказали» (25 января 1910), содержащее подпись: Н.Г. и начинающееся словами: «Пришли и сказали: «Умер твой брат!» // Не знаю, что это значит», а также на другое стихотворение со словами: «На кустах зацветает крыжовник, // И везут кирпичи за оградой. // Кто ты: брат мой или любовник, // Я не помню, и помнить не надо. // Как светло здесь и как бесприютно, // Отдыхает усталое тело… // А прохожие думают смутно: // Верно, только вчера овдовела» (10 февраля 1911)^[25]. И если второе стихотворение написано менее чем через год после венчания Ахматовой и Гумилёва, состоявшегося 25 апреля 1910 года, то первое — за несколько месяцев до него^[26]. В этой связи Николаева ставила вопрос, являлась ли «стихотворная» смерть сероглазого короля «предвидением или приговором», и вместо ответа цитировала другое стихотворение Ахматовой, написанное осенью 1921 года, после смерти Гумилёва и друга поэтессы Николая Недоброво: «Я гибель накликала милым, // И гибли один за другим. // О, горе мне! Эти могилы // Предсказаны словом моим»^[24].

В стихотворении, как и в других ранних произведениях Ахматовой, и в целом в русской поэзии предшествующих десятилетий, сильно выражены романтические мотивы. Одна из ярких особенностей романтических баллад — повествование об исключительных персонажах в исключительных ситуациях — у Ахматовой усиливается отсутствием подробного рассказа, что вызывает читательский интерес именно к событийной подоплёке^[27]. Лаконизм высказывания, проявлявшийся в тенденции к сокращению синтаксиса и при этом к увеличению степени выразительности речи, становится основой формировавшегося поэтического метода Ахматовой^[28]. Благодаря лаконизму начальное восклицание стихотворения «Слава тебе, безысходная боль!» воспринимается читателем как более весомое^[29], причём особо сильная интонационная роль здесь у инфинитивного оборота «Слава»^[30]. Пронзительность начального восклицания подчёркивается не нагнетанием мрачных деталей, а контрастом с «обыденным стилем сообщения о смерти короля». Эмоциональный зачин получил лирическое же завершение: героиня оставляет боль в себе, страдая не только от потери, но и от невозможности с кем-либо поделиться горем. Лирическая «энергия» направлена не на развитие традиционного для романтических баллад «внешнего» сюжета, а на выражение его восприятия^[29].

Дополнительное двустишие, в черновом автографе следовавшее после двенадцатой строки: «И покажу ей над башней дворца // Траурный флаг по кончине отца», а позже исключённое, подчёркивало драматичность сюжета^[29]. Следуя лаконизму и добиваясь большей выразительности речи, Ахматова в данном случае «наделила» союз «а», начинающий предпоследнюю строку заключительного двустишия: «А за окном шелестят тополя: // «Нет на земле твоего короля…» особенной силой, большой смысловой «энергией». Такое расположение этого союза, словами литературоведа Б. Эйхенбаума, — в том месте, «где сгущается смысл» стихотворения, является «неожиданным заключительным» моментом, обостряющим и подчёркивающим всё предыдущее^[31]. Словосочетание «Шелест тополей» здесь имеет романтическую семантику иного плана. Стремление «жить с природой одной жизнью» было широко распространённым мотивом, перешагнувшим границы романтизма и в начале ХХ века превратившимся в «общее место» в литературе. Но у Ахматовой, по мнению Г. Темненко, «природное начало» незаметно становится самостоятельным персонажем — и именно его голос создаёт катарсическую развязку стихотворения. Тополя «шелестят» о потере, но их шелест — это живой звук, «голос самой жизни, а может быть — и второе "я" лирической героини». Таким образом, вместо «бессвязно-звонких» восклицаний в финале — «отточенная» фраза, которая симметрична начальному двустишию, но «переводит его в иной эмоциональный регистр»^[29].

Парадоксальным образом лаконизм у Ахматовой сочетается с некоторыми формами прозаизации поэзии — первым на это указал литературовед В. Гиппиус. В 1918 году он писал об обнаруженной особенности небольших по размеру лирических стихотворений поэтессы — их родстве с формой романа. Гиппиус назвал такие стихотворения «повестями-миниатюрами», где в немногих строках рассказана целая драма, и привёл в качестве примера из первого сборника Ахматовой «рассказ о сероглазой дочке и убитом короле»^[32]. Кроме лаконизма, в «Сероглазом короле» проявились также и другие черты поэтического метода Ахматовой: прямая речь и диалогичность — «вовлечение» читателя в диалог, тщательность в выборе речевых конструкций^[33][34][35]. Такая тщательность, кроме скрупулёзной работы над текстом, проявлялась в почти машинально точной фиксации момента или продолжительности явления. Так, в четырнадцати строках стихотворения содержатся точные хронологические указания на четыре события: смерть короля («Умер вчера сероглазый король»), горе королевы («За ночь одну она стала седой»), приход мужа («Вечер осенний…») и его уход («И на работу ночную ушёл»). По мнению литературного критика В. Франка, гипертрофированное, с «такой отчётливостью и остротой», восприятие времени в целом характерно для поэзии Ахматовой^[36].

«Сероглазый король» стал единственным из опубликованной в «Аполлоне» в 1911 году подборки стихотворений, которое имело широкий успех и принесло Ахматовой известность. По мнению Г. Темненко, такой успех был вполне закономерен: традиционный романтический сюжет показался читателю новым именно потому, что содержал не изложение событий, а «сообщение о сообщении», позволившее перенести акцент на выражение чувства, для которого была найдена новая интонация^[37]. В некоторых случаях оценка «Сероглазого короля» давала реципиентам основу для формирования выводов также в отношении личности автора: так, литератор и переводчица, мать поэта А. Блока А. Кублицкая-Пиоттух в письме приятельнице охарактеризовала Ахматову как талантливую поэтессу, красивую, но печальную особу. Она процитировала по памяти две первые строки из «Сероглазого короля», заметив при этом: «Вот, можете судить, какой склон души у этой юной и несчастной девушки»^[38]. Литератор Б. Филиппов указывал на то, что в этом стихотворении Ахматова, оставаясь «в едином лирическом и речевом потоке», умеет так переключиться на собеседника, что «не только глядит его глазами, говорит его языком, но и внутренне переживает не за него, а как он сам». Филиппов признал, что произведение стало хрестоматийным, не утратив при этом своего очарования^[34]. Публицист М. Бусин считал «Сероглазого короля» «неоспоримым» шедевром ранней лирики Ахматовой^[39].

Одним из наиболее известных критиков поэзии Ахматовой являлся Владимир Маяковский. 19 января 1922 года во время выступления на первом вечере «Чистка современной поэзии» в Политехническом музее в Москве он продекламировал «Сероглазого короля», обратив внимание присутствующих на разоблачающее, с его точки зрения, ритмическое сходство с популярной песней «Ухарь-купец» на стихи русского поэта Ивана Никитина 1859 года^[40]. Э. Файнштейн охарактеризовала эту декламацию Маяковского как «издевательское» прочтение произведения «на модный мотивчик»^[41]. Публицист Н. Овсянников, между тем, приводил в пример другие дореволюционные песни, написанные в том же ритме и ставшие народными: «Тени» на стихи Я. Полонского и «Улица, улица…» на стихи В. Сиротина. Он сделал вывод, что при сочинении «Сероглазого короля» Ахматова использовала давно утвердившуюся в русском стихосложении ритмику, с применением которой до того были написаны многие популярные произведения^[40]. Критическую оценку «Сероглазому королю» и другой ранней лирике Ахматовой давал также поэт Йосиф Бродский. Стихотворение не представлялось ему большим поэтическим достижением — было «решительно» не для него, как «нормального молодого советского человека»^[42].

В 1928 году на текст «Сероглазого короля» сочинил музыку эстрадный артист и композитор Александр Вертинский. Находясь на гастролях в Германии, он записал этот романс под фортепианный аккомпанемент А. Блоха. А в 1932 году на гастролях в Польше — перезаписал его с участием пианиста Ежи Петерсбурского. Романс «Сероглазый король» в исполнении Вертинского имел широкий успех и оставался частью концертной программы артиста в последующие годы. В Советском Союзе впервые был издан только в 1973 году^[40][43].

Наиболее известными музыкальными произведениями, в качестве литературной основы которых использовался текст «Сероглазого короля», являются следующие.

Составлено на основе источников: ^{[44][40][45][46]}, а также по данным портала Discogs.com.

• Анна Ахматова: pro et contra. Т. 2 / С. А. Коваленко. — СПб.: Издательство Русской Христианской гуманитарной академии, 2005. — 992 с.
• Ахматова А. А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. Стихотворения. 1904—1941 / Н. В. Королёва. — М.: Эллис Лак, 1998. — 968 с.
• Кац Б., Тименчик Р. Анна Ахматова и музыка: Исследовательские очерки. — Л.: Советский композитор, 1989. — 336 с.
• Николаева Т. М. Смерть властелина на охоте («Охота» Н. Гумилёва и «Сероглазый король» Ахматовой) // От звука к тексту. — М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 343—355. — 680 с.
• Темненко Г. М. Анна Ахматова: опыты интертекстуальных и имманентных прочтений: монография. — Симферополь: ИТ «АРИАЛ», 2013. — 476 с.
• Файнштейн Э. Анна Ахматова. — М.: Эксмо, 2007. — 416 с.
• Эйхенбаум Б. М. Анна Ахматова. Опыт анализа // О поэзии. — Л.: Советский писатель, 1969. — С. 75—147. — 552 с.

Эта статья выставлена на рецензию. Пожалуйста, выскажите своё мнение о ней на подстранице рецензии.