Смоктуновский, Иннокентий Михайлович
Инноке́нтий Миха́йлович Смоктуно́вский (при рождении Смоктуно́вич[4]; 28 марта 1925, Татьяновка — 3 августа 1994, посёлок санатория имени Герцена) — советский и российский актёр театра и кино, чтец. Герой Социалистического Труда (1990), народный артист СССР (1974), лауреат Ленинской премии (1965) и Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых (1971). Участник Великой Отечественной войны. Образы, созданные Смоктуновским на сцене — князь Мышкин в Большом драматическом театре, царь Фёдор Иоаннович в Малом, чеховский Иванов и Порфирий Головлёв во МХАТе — вошли в «золотой фонд» российского театрального искусства[5][6]. Смоктуновского называли первым интеллектуальным актёром советского кинематографа; лучшие свои роли он сыграл в фильмах «Солдаты», «Девять дней одного года», «Гамлет», «Чайковский», «Дамский портной» и в лирической комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля»[5][7][6]. БиографияПроисхождениеРодился 28 марта 1925 года в деревне Татьяновка (ныне Шегарский район Томской области) в семье Михаила Петровича Смоктуновича (1899—1942) и Анны Акимовны Махнёвой (1902—1985), в которой был вторым из шестерых детей[8][9]. Существует версия, что Смоктуновичи (пол. Smoktunowicz) происходят из древнего рода волынских шляхтичей, сосланных в Сибирь за участие в восстании 1863 года[10][9][11]. Однако, по свидетельству самого актёра, его прадед не был ни дворянином, ни поляком, и сам он по крови белорус[9][11]. В одном из интервью рассказывал о своём прадеде Николае Смоктуновиче (бел. Смактуновіч): «Он служил егерем в Беловежской пуще и в 1861 году убил зубра. Кто-то „настучал“, и его сослали в Сибирь — вместе со всей семьёй»[9]. В 1929—1930-х годах отец и дед были раскулачены и подверглись репрессиям. Дядя актёра, Григорий Петрович Смоктунович, был расстрелян в 1937 году по «делу о создании кадетско-монархистской организации»[12]. ![]() В 1929 году семья Смоктуновичей, спасаясь от голода, покинула деревню. Не желая идти в колхоз, родители переехали сначала в Томск, затем в Красноярск, где жила родная сестра отца, Надежда Петровна, — в голодном 1932 году, не имея собственных детей, она взяла к себе на воспитание Иннокентия и его брата Владимира[13]. Брат вскоре умер, а Иннокентий вынужден был воровать на рынке, чтобы выжить[12]. Отец, одарённый незаурядной физической силой, работал грузчиком в красноярском порту[13]. С началом войны он был призван в армию, воевал в составе 637-го стрелкового полка и в августе 1942 года пропал без вести[14]; как выяснилось позже, погиб[15]. В 14 лет Иннокентий Смоктуновский впервые попал в театр — Красноярский драматический театр имени А. С. Пушкина; много лет спустя он рассказывал о первом увиденном спектакле: «Сейчас уже я понимаю, что это было просто дурно по вкусу, но тогда вышел потрясённый… Должно быть, я был очень добрым зрителем или во мне уже тогда заговорило нутро: попал домой»[16]. Ещё раньше, в шестом классе, он начал заниматься в школьном драмкружке, которым руководил актёр Синицын. Однако после первого же публичного показа «Предложения» по Чехову, в котором Смоктуновский играл роль Ломова, он был изгнан из кружка[16]. ВойнаКогда отец ушёл на фронт, Смоктуновскому пришлось помогать семье: он окончил фельдшерско-акушерское училище, затем перешёл на курсы киномехаников, по окончании которых в 1942 году работал в размещённой в Красноярске воинской части и госпитале при ней[16]. В том же году он поступил статистом в Красноярский драматический театр; много лет спустя актёр признался в одном из своих интервью, что научился подделывать театральные билеты: покупать билеты каждый день не было никакой возможности, а жить без театра он уже не мог[16]. ![]() В январе 1943 года Смоктуновский был призван в армию и направлен в Киевское пехотное училище, находившееся в то время в Ачинске. В августе того же года в срочном порядке он был отправлен без присвоения офицерского звания[17] рядовым на фронт, на пополнение 75-й гвардейской стрелковой дивизии[17][15]. В должности связного штаба 212-го гвардейского полка этой дивизии он участвовал в боях на Курской дуге, форсировании Днепра, в операции по освобождению Киева. За то, что под огнём противника через Днепр доставлял боевые донесения в штаб 75-й дивизии, Смоктуновский был награждён первой медалью «За отвагу»[17][18][19]. Впрочем, эту медаль актёр получил лишь 49 лет спустя на сцене Художественного театра имени А. П. Чехова, после спектакля «Кабала святош» по Булгакову[20]). В декабре 1943 года под Киевом Смоктуновский попал в плен, месяц провёл в лагерях для военнопленных в Житомире, Шепетовке, Бердичеве. 7 января 1944 года бежал из плена[21]. В течение месяца его укрывала в своём доме украинская семья. «Может быть, именно здесь, — напишет позже Раиса Беньяш, — где с риском для собственной жизни люди вернули жизнь обессилевшему солдату, впервые узнал Смоктуновский реальную цену человечности»[22]. Связь с членами этой семьи он сохранял до конца жизни[23]. В том же доме Смоктуновский познакомился с заместителем командира партизанского отряда Каменец-Подольского соединения, в который и вступил в феврале 1944 года[23]. В мае партизанский отряд объединился с 318-м гвардейским стрелковым полком 102-й гвардейской стрелковой дивизии[24]. С этим полком, в должности командира отделения роты автоматчиков, гвардии младший сержант Смоктуновский принимал участие в освобождении Варшавы. Как сказано в приказе о награждении, за то, что в боях при прорыве обороны противника в районе деревни Лорцен 14 января 1945 года его отделение одним из первых ворвалось в траншеи противника и уничтожило при этом около 20 немцев, он был награждён второй медалью «За отвагу»[25]. Войну закончил в немецком городе Гревесмюлен[26]. Театр. До МышкинаДемобилизовавшись в октябре 1945 года, Иннокентий Смоктуновский вернулся в Красноярск. Не имея ни ясной цели, ни поддержки, поначалу он намеревался поступить в Лесотехнический институт[22], но старый приятель по школьному драмкружку сообщил, что местный театр организовал студию: «Будем вести лёгкую, приятную, весёлую, беззаботную жизнь»[27]. Через тридцать лет, в зените славы, актёр скажет: «Было в моей жизни много всякого: и плохого и прекрасного. Одного только не было и, наверное, никогда не будет — лёгкости и беззаботности»[27]. Хотя Смоктуновский бежал из немецкого плена, сам факт пребывания в плену отозвался в послевоенные годы: как «неблагонадёжный», он получил «минус 39» — запрет на проживание в 39 крупнейших городах[27]. После недолгой учёбы в студии при Красноярском драматическом театре имени А. С. Пушкина (1945—1946), «не глотнув даже азбучных истин актёрской профессии»[22], он набирался опыта в тех краях, дальше которых не ссылали[28]: в 1946—1951 годах выступал на сцене 2-го Заполярного театра драмы в Норильске, в котором служили преимущественно заключённые Норильлага, в их числе Георгий Жжёнов. Именно здесь, в Норильске, в разгар «борьбы с космополитизмом», по требованию директора театра ему пришлось изменить фамилию[29], — в 1966 году Смоктуновский подпишет Письмо 25 деятелей культуры и науки Леониду Брежневу против реабилитации Сталина[30]. Весной 1951 года актёр заболел цингой, что заставило его годом позже переселиться на юг[31]: после недолгого пребывания в Грозном, в Русском драматическом театре имени М. Ю. Лермонтова, Смоктуновский оказался в Махачкале, где служил в Дагестанском русском драматическом театре имени М. Горького[32]. В 1953—1954 годах он жил в Сталинграде и выступал на сцене Областного драматического театра имени М. Горького. За эти годы ему довелось сыграть Белогубова в «Доходном месте» А. Островского и даже Хлестакова, дважды — в Махачкале и в Сталинграде[32][33]. Римма Маркова, видевшая его Хлестакова, много лет спустя говорила: «Жаль, что позже Смоктуновский практически не играл комедийные роли, он мог делать это блистательно»[34]. В МосквеМечтая о театре более высокого уровня, в начале 1955 года Смоктуновский, по совету Риммы и Леонида Марковых[35], отправился в Москву, показывался едва ли не во всех столичных театрах, но ни один не заинтересовал[32]. «Он был не нужен, — писал Анатолий Смелянский, — и по справедливости: „ментальность“ артиста была на редкость не подходящей для репертуара той поры. Ему некого было играть. Высокий, худой, с прозрачными голубыми глазами и светлыми, чуть вьющимися волосами, с каким-то завораживающе-странным голосом, которым он как бы не управлял, испуганной, осторожной „тюремной“ пластикой… Артист с такими данными был безнадёжен для тех пьес, что определяли репертуар»[28]. В конце концов Смоктуновский был принят на внештатную работу, с оплатой за выход, в Театр имени Ленинского комсомола, но и там ролей практически не имел и через несколько месяцев перешёл в Театр-студию киноактёра[32]. Снимался на киностудии «Мосфильм» в массовках, в 1956 году сыграл первые небольшие роли — в фильмах «Убийство на улице Данте» и «Как он лгал её мужу»: наконец был замечен режиссёром Александром Ивановым, пригласившим никому не известного актёра на неэпизодическую роль Фарбера в фильме «Солдаты» по повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»[32]. По свидетельству самого актёра, покидая Сталинград, он сказал коллегам: «Если обо мне не услышите через пять лет, буду заниматься другим делом»[36]. Главную роль своей жизни, круто изменившую его судьбу, Иннокентий Смоктуновский получил благодаря счастливому стечению обстоятельств: в 1957 году Георгий Товстоногов пригласил из Таллина режиссёра Вениамина Ланге для постановки «Идиота» в Большом драматическом; на роль князя Мышкина был назначен Пантелеймон Крымов, актёр столь же талантливый, сколь и недисциплинированный; не явившись на первую репетицию, он исчерпал терпение Товстоногова и был уволен[37]. Другого актёра на эту роль в труппе БДТ не нашлось, и Ланге вернулся в Таллин. Некоторое время спустя назначенный на роль Рогожина Евгений Лебедев порекомендовал Товстоногову Смоктуновского, с которым вместе снимался в фильме «Шторм»; увидев актёра в роли Фарбера, Товстоногов пригласил его в БДТ и теперь уже сам взялся за постановку спектакля[37]. После Мышкина![]() Работа над ролью шла крайне тяжело: «Такого мучения в работе, такой трудности, — говорил актёр, — я и предположить не мог»[38]. Но после премьеры «Идиота», состоявшейся 31 декабря 1957 года, Смоктуновский «проснулся знаменитым»; смотреть спектакль с необыкновенным князем Мышкиным люди приезжали со всех концов Советского Союза[39]. Как отмечала Алёна Варламова, после знаменитых статей Белинского о Павле Мочалове в роли Гамлета трудно было вспомнить другой случай, когда бы критика зафиксировала и проанализировала едва ли не каждый момент существования актёра на сцене[40]. Инна Соловьёва и Вера Шитова описали простой проход Мышкина-Смоктуновского из одной кулисы в другую перед закрытым занавесом, ставший одной из вершин роли: «Высокий и слабый, сутулый и непередаваемо изящный, с какими-то слишком лёгкими руками, с походкой, щемяще робкой и одновременно щемяще решительной, князь Мышкин шёл в иноземном своём платье, в толстых башмаках, с узелком, завязанным в клетчатый платок. Беззащитный, детски приветливый, строгий, вступал он в эту петербургскую жизнь, корыстную и горячечную, нёс сюда ясный и беспомощный свет своей души»[41]. Этот Мышкин был для советского театра совершенно новым героем, востребованным «оттепелью»[42]. По свидетельствам очевидцев, Смоктуновский с первого же появления на сцене, в вагоне поезда, возвращавшего его героя в Россию, убеждал зрителей в том, что Мышкин Достоевского «такой и другим быть не может»[43]. Впоследствии многие — и театральные критики, и режиссёры, и коллеги-актёры — называли спектакль Товстоногова самым сильным театральным потрясением в своей жизни[43]. «Это был прорыв, взрыв, переход в новое качество не только ленинградского театра, но и всей нашей сцены», — писал об «Идиоте» десятилетия спустя Смелянский[44]. Сам же актёр об этом спектакле говорил: «Я сыграл его двести раз, и если бы мне пришлось сыграть его ещё столько же, я бы и сам остался больным человеком»[45]. Теперь актёра наперебой приглашали в кино — лучшие режиссёры Советского Союза; именно его хотел видеть в роли Андрея Болконского Сергей Бондарчук[46]. После премьеры «Идиота» актёр проснулся не просто знаменитым, но «гением»[47]. Между тем, на сцене БДТ ему приходилось играть Дзержинского в погодинских «Кремлёвских курантах» и Сергея Серёгина в «Иркутской истории» Алексея Арбузова, схематично воспроизводившей конфликт «Идиота»[48]. Партнёр по сцене Павел Луспекаев отметил тогда же, что играть Смоктуновский может и должен только в классике[49]. Серёгина, по мнению критика, он сыграл «бледно и неинтересно», и причиной неудачи стало интуитивное неприятие среднего уровня, выше которого ни его герой, ни сама пьеса не поднимались[48][50]. «Он стал бояться следующей роли, — писала завлит БДТ Дина Шварц, — У него появились собственные проблемы, не знакомые никому в театре… Никто не хотел задумываться — а не сыграет ли Смоктуновский следующую роль хуже, чем Мышкина»[51]. Уход из БДТРолей, более соответствовавших его возможностям, актёр стал искать на стороне — в кинематографе, что в итоге привело к конфликту с художественным руководителем театра. Так, из-за съёмок он на три недели опоздал к началу репетиций «Горя от ума» Грибоедова, где должен был играть Чацкого[52]. В конце 1960 года, сыграв лишь пять раз «Иркутскую историю», Смоктуновский покинул БДТ[53]. Впоследствии его попытки вернуться в театр, — а он очень хотел сыграть Чацкого, — не увенчались успехом: Товстоногов не прощал измен[53][54]. Евгений Лебедев, на протяжении десятилетий связанный с Товстоноговым и дружбой, и родством, свидетельствовал: «Георгий Александрович очень переживал уход Смоктуновского, но у нас был принцип — кто уходил из театра, тот уже не возвращался»[55]. Лишь при возобновлении в 1966 году спектакля «Идиот», специально для гастролей в Англии и во Франции, он был ненадолго приглашён в БДТ. Записанный на фонограмму голос Смоктуновского звучал в качестве текста от автора в спектаклях Товстоногова «Поднятая целина» (1964) и «Ревизор» (1972), но, оказавшись вынужденным выбирать между театром и кинематографом, актёр выбрал кино, — хотя без театра, как выяснилось очень скоро, жить не мог[56], — и вплоть до 1973 года на сцену не выходил[56]. В этот период Смоктуновский сыграл целый ряд киноролей, принёсших ему всесоюзную славу, а в дальнейшем и признание за рубежом, в их числе Илья Куликов в фильме Михаила Ромма «Девять дней одного года», Гамлет в одноимённом фильме Григория Козинцева, Юрий Деточкин в комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» и Пётр Ильич Чайковский в фильме Игоря Таланкина (сценарий был написан специально под Смоктуновского[57]). Роль Порфирия Петровича в фильме Л. Кулиджанова «Преступление и наказание» в 1971 году была отмечена Государственной премией РСФСР[58][59]. Как отмечала Елена Горфункель, список ролей, не сыгранных из-за занятости в других фильмах или из-за болезни глаз, заставившей Смоктуновского на два года покинуть кинематограф (после съёмок у Рязанова), не менее впечатляющ: помимо Андрея Болконского, это и Каренин, и Хлудов в «Беге» Александра Алова и Владимира Наумова, и Борис Годунов, и Гойя у Конрада Вольфа, и Сирано де Бержерак …[60][61]. А для каких-то ролей время было безнадёжно упущено. Так Кулиджанов, готовясь к съёмкам «Преступления и наказания», предложил Смоктуновскому на выбор Свидригайлова или Порфирия Петровича. Поскольку Свидригайлов мог стать повторением пройденного, актёр предпочёл неясного для него самого Порфирия и вскоре пожалел об этом: «Как ни бились мы… выискивая контрастные ритмы, которые так легко предлагал Достоевский в этом образе, увы, выявить их я не смог»[62]. Играть человека, чья самобытность заключалась в «переливчатости», оказалось неожиданно тяжело, и актёр в процессе съёмок не раз говорил в сердцах: «Вот надо было мне дать сыграть Раскольникова — там бы я знал, что делать»[63]. Малый театр и МХАТВозвращение на сцену. «Царь Фёдор Иоаннович»В 1971 году Иннокентий Смоктуновский был приглашён в Малый театр специально на роль царя Фёдора в трагедии Алексея Толстого, ставшую одной из самых выдающихся его актёрских работ. Об этой роли, коронной для русских трагиков, Смоктуновский мечтал давно: когда-то поставить «Царя Фёдора» он предлагал Товстоногову, в конце 60-х Владлен Давыдов пытался под Смоктуновского возобновить трагедию во МХАТе, но произошедшая в 1970 году смена художественного руководства заставила отложить вопрос на неопределённое время[64]. Борис Равенских, художественный руководитель Малого театра, за постановку трагедии взялся по просьбе своего любимого актёра — Виталия Доронина, но, узнав из прессы, что Смоктуновский мечтает об этой роли, не побоялся обидеть Доронина ради того, чтобы Фёдора сыграл именно Смоктуновский[64]. Великий актёр — это актёр, само пребывание которого на сцене становится фактом искусства… Его поведение отмечено особой притягательной грацией. Она свидетельствует о неповторимости, исключительности его художественной природы. Поэтому точно он сегодня играет или нет, в ударе или не в настроении — не столь важно. Всё равно от него глаз отвести невозможно. Как от Смоктуновского. В Фёдоре Смоктуновского не было ни «жалкого скудоумия», о котором писал Карамзин, ни «нравственного бессилия», в котором Толстой видел трагическую вину своего героя, не было ничего от «блаженного», и даже слова о подаренных цесарем шести обезьянах, обычно служившие подтверждением его слабоумия, у Смоктуновского неожиданно наполнялись иронически-драматическим смыслом[66]. Трагедия Фёдора-Смоктуновского, с редкой естественностью сочетавшего в себе простодушие и исключительность, была, по словам Бориса Тулинцева, трагедией «чистого разума», который в спектакле Равенских подвергался жестокому испытанию действительностью — и терпел поражение[67][66]. «Смоктуновский, — писала Марина Рахманова, — играет… со всей проникновенностью, с пугающей почти достоверностью постижения самого естества „последнего в роде“, обречённого царя. Иначе говоря, трагедию личности, но столь глубокой и необыденной, что перед душевным сокровищем его героя мелкими кажутся и проницательный ум Годунова, и недальновидная, хотя и искренняя прямота Ивана Шуйского»[68]. Этот единственный спектакль актёр играл до лета 1976 года, когда по приглашению Олега Ефремова перешёл во МХАТ имени М. Горького. С Ефремовым во МХАТеНа новой сцене актёр дебютировал в самом конце 1976 года в заглавной роли в чеховском «Иванове». Своими впечатлениями от этого дебюта Анатолий Эфрос поделился в книге «Профессия: режиссёр»: «Смоктуновский играет „Иванова“ необычайно глубоко. Собственно, на него только и смотришь в этом мхатовском спектакле. Он больше молчит, а говорят другие, но это значения не имеет, ибо, вот уж действительно, его молчание — золото… Он так слышит каждую фразу партнёра, так видит каждый его жест. Его лицо незаметно меняется от каждой чужой фразы или жеста. Иногда в зале и сам начинаешь почти физически ощущать, что на сцене чувствует этот Иванов»[69]. При этом актёр «в слове» понравился режиссёру меньше: он как будто объяснял словами своё молчание, и слова оказывались беднее[69]. Здесь, как некогда в БДТ, ему приходилось играть и роли, сшитые не по его росту — в «Кремлёвских курантах» Николая Погодина, в «Так победим!» Михаила Шатрова… Но и эту неизбежную повинность искупали Порфирий Головлёв, Дорн в «Чайке», Войницкий и Серебряков в «Дяде Ване» Чехова. После раскола МХАТа в 1987 году актёр остался в театре, получившем название МХТ имени А. П. Чехова. Смоктуновский и Ефремов, составившие яркий дуэт ещё в 1966 году в фильме «Берегись автомобиля», в последние годы с нескрываемым удовольствием играли вместе в «Кабале святош» Булгакова (Ефремов — Мольер, Смоктуновский — Людовик XIV) и «Возможной встрече» Пауля Барца (Смоктуновский — Бах, Ефремов — Гендель)[70]. О том, чем был Смоктуновский лично для Ефремова и для его театра, рассказывал Анатолий Смелянский: «Уход Смоктуновского был одним из тех ударов, от которых не восстановиться. Он занимал совершенно особое место в Художественном театре: пока он был рядом, было ощущение порядка, какой-то актёрской иерархии, если хотите. Все понимали своё место и положение, потому как была точка отсчёта. Играя со Смоктуновским в последний раз в спектакле „Возможная встреча“ Пауля Барца… руководитель МХАТ, казалось мне, испытывал простую радость, которая так редко посещает его в последние годы. …Жизнь Художественного театра изменилась с уходом Иннокентия Смоктуновского, искусство Ефремова изменилось. Надо было строить театр, но уже без Смоктуновского. Долг и крест остались, а радость, кажется, совсем ушла»[71]. В кино и на телевиденииВсегда узнаваемый голос Иннокентия Смоктуновского звучал за кадром во многих игровых и документальных фильмах, в том числе в «Зеркале» Андрея Тарковского, где он озвучил роль главного героя, на протяжении всего фильма остающегося за кадром[72]. Он дублировал Чарли Чаплина в фильмах «Огни рампы» и «Король в Нью-Йорке»[72], много работал на радио и телевидении как актёр и как чтец. Его театральный репертуар дополнили роли, сыгранные в телевизионных спектаклях «Зима тревоги нашей» Розы Сироты, «Вишнёвый сад» Леонида Хейфеца, «Цезарь и Клеопатра» Александра Белинского и других[73]. В 1965 году на вопрос, что он предпочитает — театр или кинематограф, Смоктуновский отвечал: «И то, и другое дорого моему сердцу, но вот вынести двойную нагрузку оно не в состоянии»[61]. В 60-х годах он выбрал кино, в 70-х — театр. После возвращения на сцену он по-прежнему много снимался, у самых именитых советских режиссёров, включая Сергея Герасимова и Сергея Бондарчука, при этом чаще в небольших, а порою и в необязательных ролях. Но и среди эпизодических ролей были такие запоминающиеся, как Плюшкин в «Мёртвых душах» и Моисей Моисеевич в «Степи»[74]. Кинематографисты не забывали о Смоктуновском даже в те годы, когда в России не снимали почти ничего; но выбор стал намного беднее, и сниматься в этот тяжёлый для всех российских актёров период приходилось главным образом ради заработка[75]. Самой значительной работой последних лет стал Исаак в фильме Леонида Горовца «Дамский портной», отмеченный в 1990 году «Никой» как лучшая мужская роль, наиболее известной — криминальный авторитет Гиля в фильме Виктора Сергеева «Гений», «человек с явно пошатнувшейся психикой», по определению самого актёра[76]. Последней киноролью Смоктуновского стал полковник Фрилей в фильме «Вино из одуванчиков», озвучить её актёр не успел[77]. СмертьИннокентий Смоктуновский умер 3 августа 1994 года на 70-м году жизни, находясь в подмосковном Посёлке санатория имени Герцена, где лечился после инфаркта. Церемония прощания прошла 6 августа в МХТ имени А. П. Чехова[78]; в последний путь актёра провожали аплодисментами, точнее — овацией[79]. В России в то время такое прощание ещё не было принято, многих оно поразило, кого-то даже шокировало, другие же приняли как должное то, что уникального актёра и провожают не так, как всех: «В этот последний день, — написала Наталья Барабаш, — у Иннокентия Михайловича всё было как всегда»[80]. После отпевания в церкви Воскресения Словущего на улице Неждановой актёр был похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 10)[80]. Семья и личная жизньВ Махачкале Иннокентий Смоктуновский женился на партнёрше по сцене актрисе Римме Быковой; брак оказался недолгим, и из Сталинграда в Москву актёр отправился один[81]. Недолгое и бесплодное в творческом отношении пребывание Смоктуновского в Театре имени Ленинского комсомола сыграло решающую роль в его частной жизни: здесь в 1955 году он познакомился с работавшей в пошивочном цехе художницей по костюмам Суламифью Михайловной (Шламитой Хаймовной) Кушнир (урождённой Хацкелевич; 1925, Иерусалим — 2016, Москва)[29][82], дочерью известной писательницы на идише Ширы Горшман; отчимом её с 1930 года был художник и книжный график Мендл Горшман (1902—1972)[83]. «Человек высокой организованности, и внутренней, и художнической, — говорил о Суламифи Михайловне актёр Ленкома Всеволод Ларионов, — она его воспитала и стала на всю жизнь и женой, и матерью»[84]. В марте 1956 года у них родилась дочь, названная Надеждой, но в сентябре того же года она умерла[85]. Сын Филипп (30 июля 1957 — 19 октября 2022) был актёром, затем переводчиком научно-фантастической литературы; страдал наркозависимостью[86][87][88]. Внучка Анастасия Смоктуновская (Буцкевич; род. 1982) была актрисой Московского драматического театра п/р Армена Джигарханяна[89][90]. Дочь Мария (род. 1965) стала балериной, затем работала в Музее МХАТа[91]. ТворчествоОценки критиков и режиссёровВ 1959 году Наум Берковский в статье, посвящённой товстоноговскому «Идиоту», назвал Иннокентия Смоктуновского актёром интеллектуального стиля, умеющим объединить жест, мимику и позу с «игрой души»[92]. Он отметил, что этот сценический стиль имеет свою традицию, воплощённую в таких именах, как Павел Орленев (первый исполнитель роли Фёдора Иоанновича), Александр Моисси и Михаил Чехов. Однако поспешил оговориться: «Со стороны критики было бы нескромностью самовольно приравнивать молодого актёра к прославленным именам прошлого… У Смоктуновского всё впереди, он сам докажет, какое место ему надлежит занимать в театре»[92]. На театральной сцене и в кинематографе актёру довелось играть роли самые разные, объединяла их — князя Мышкина и Иудушку Головлёва, Гамлета и Юрия Деточкина — прежде всего ярко выраженная интровертность. По поводу фильма «Солдаты», в котором актёр впервые обратил на себя внимание, Инна Соловьёва и Вера Шитова писали в 1966 году:
Он привлекает тем, что в нём горит какой-то внутренний свет, я иначе это не могу назвать. Он поражает меня загадочностью своего творческого процесса — его нельзя объяснить. С ним нельзя работать, как с другими актёрами, его нельзя подчинить логикой, ему надо дать жить… — Г. Козинцев[94]
Такой молчаливый проход запомнился критикам, в частности, в фильме «Девять дней одного года» — когда Илья Куликов один появлялся в опустевшем туннеле, и зрители не видели его лица, не слышали голоса, но в его походке было всё[95]. Гамлет, сыгранный Смоктуновским в фильме Григория Козинцева, — меланхоличный, рефлексирующий, утончённый и вместе с тем для самого актёра он был прежде всего борцом — «за человеческое в человеке»[96]. Критики упрекали актёра в том, что для его Гамлета не существует «быть или не быть?», и сам актёр говорил, что не считает знаменитый монолог (в фильме он сокращён) кульминацией роли, как не считает и самого Гамлета человеком колеблющимся и сомневающимся; герой Шекспира виделся ему и сильным, и решительным, наделённым «огромной душевной волей и умственной энергией», его трагедия была трагедией знания, а не сомнения, и путеводными для него стали слова Белинского: Гамлет — это ты, это мы, это я, это все[97]. Гамлету Смоктуновского, отмечал критик, хватило бы и воли, и решимости сразу отомстить за отца, и медлит он потому, что мысль его — не только о Клавдии[98][99]. «Если можно максимально приблизить к нам шекспировского героя, — писала Майя Туровская, — Смоктуновский делает это»[100]. Роль, бывшая до него «коронной» у многих прославленных актёров, включая Лоренса Оливье и Михаила Чехова, принесла актёру широкое международное признание, была высоко оценена и зрителями, и критиками, и даже коллегами-актёрами[101][99], однако сам актёр остался не удовлетворён как своей работой, так и режиссёрской трактовкой трагедии[29][102]. Он вообще редко бывал доволен собой; по свидетельству Беллы Езерской, в конце жизни из двухсот ролей, сыгранных в театре и кино, актёр только десять считал совершенно удавшимися: «Даже „Царя Фёдора Иоанновича“, которого критика отнесла к числу его шедевров, он не считает удачей»[103]. В 1960-х годах актёра нередко упрекали в том, что во всех своих ролях он так или иначе повторяет князя Мышкина. Раиса Беньяш уже тогда считала это величайшим заблуждением: «Лирическую взволнованность, органическую интеллигентность, интеллектуальную тонкость, обострённость нравственных задач, повышенную чуткость в восприятии окружающего — всё, что составляет неотъемлемую принадлежность творческой личности Смоктуновского, многие принимают за личное достояние князя Мышкина»[104]. В действительности Смоктуновский, будучи актёром характерным, как никто другой, умел оставаться самим собой в самых разных ролях[105][106]; в 58 лет впервые получив предложение сыграть персонаж «ярко негативной сущности» — Иудушку Головлёва, «выродка», который душит всё живое вокруг себя, убивает пустословием[107], Смоктуновский поначалу воспринял это предложение как оскорбление; но, предположив, что в каждом есть хоть капля такого Иудушки, он нашёл эту каплю и в себе, — и Порфирий Головлёв стал одной из лучших его ролей[108]; по свидетельству Смелянского, «оторопь брала от того, в какие тайники заглянул артист»[109]. ![]()
Судя по тому, какие роли нередко предлагали Смоктуновскому в кино, режиссёрам казалось, что этот актёр может всё, в том числе и вытянуть на себе откровенно слабый фильм; на самом деле, и это не раз отмечали критики, он намного сильнее, чем заурядные актёры, нуждался в качественной драматургии[48][110][111]; его высшие достижения связаны преимущественно с классическим репертуаром, в современном ему порою остро недоставало объёмности характера; особенно в кино, где неповторимость личности, по словам актёра, часто пытаются подменить «внешней эффектностью, неожиданными ракурсами»[112]. ![]() Фильм «Ночной гость» представлен Соловьёвой и Шитовой как «Идиот», написанный не Достоевским, а Ганей Иволгиным — в полном соответствии с тем, как он в романе толкует цели и мотивы Мышкина: и бессребреничество, и чуткость к ближнему у героя Смоктуновского — Пал Палыча — превращались в изощрённые способы вымогательства[110]. Отмеченный критиками «дар отдельности» в топорно-поучительном фильме Владимира Шределя, словно в насмешку над актёром, был использован для доказательства того, что сложных людей на самом деле не бывает и любую сложность можно разложить на несколько простых и подленьких составляющих[110]. И хотя Смоктуновский, как отмечал Борис Тулинцев, укрупнил персонаж, придав ему едва ли не мистический смысл[113], преодолеть ущербность сценария ему не удалось[110]. Вместе с тем в кино «визитной карточкой» актёра, в неменьшей степени, чем Гамлет, стал Юрий Деточкин в лирической комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля», где он вновь продемонстрировал мастерство погружения в образ, ещё раз сыграв Гамлета, но уже не как Смоктуновский, а как посредственный актёр самодеятельного театра[66]. После его отказа из-за занятости и усталости Рязанов пробовал на эту роль многих прекрасных актёров, но кому-то, как Леониду Куравлёву, при всей достоверности и правдивости, не хватало странности, «этакого лёгкого сдвига мозгов», кто-то, как Олег Ефремов, мастерски изображал Деточкина, но не был им и оттого производил впечатление «волка в овечьей шкуре»[114]. Всё сошлось в Смоктуновском, включая природную странность: «Он пришёл на экран сам, как личность, — писал Рязанов. — Его своеобразная человеческая индивидуальность дала тот эффект остранения характера Деточкина, какого я мог только желать. Этого невозможно было добиться никакими актёрскими ужимками, приёмами, уловками»[115]. И при жизни, и после смерти Иннокентия Смоктуновского награждали самыми высокими эпитетами, какие только можно было найти в русском языке, он был не только «гением», но и «первым, первейшим артистом России»[116], — Олег Ефремов, который не смог говорить на панихиде, даже после ухода отказывался называть его «великим»: «великих» было много, Смоктуновский для Ефремова был один[116]. Театральные работыНорильский Заполярный театр драмы и музыкальной комедии
Дагестанский русский драматический театр имени М. Горького
Сталинградский областной театр имени М. Горького
Большой драматический театр имени Горького
Антреприза Н. Шлезингера (США)
Работы на телевидении
Работы на радио![]() На радио Иннокентий Смоктуновский как чтец записал главы из романа И. А. Гончарова «Обломов», из «Идиота» Ф. М. Достоевского и «Дон Кихота» М. Сервантеса, отрывки из «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова» А. С. Пушкина; полностью записал сказки А. С. Пушкина и его повести «Капитанская дочка» и «Метель», повесть А. П. Чехова «Чёрный монах», сказки Г. Х. Андерсена, рассказы И. С. Тургенева, Г. Мопассана, К. Паустовского, Акутагавы и Г. Бёлля, а также стихотворения Ф. Шиллера, Р. Рильке, Б. Пастернака, А. Т. Твардовского[118]. Как актёр Смоктуновский сыграл в радиоспектаклях:
ФильмографияДубляж
Озвучивание
Участие в фильмах
Архивные кадры
Грампластинки
Награды и звания
Память
Библиография
Литература
Фильмография о Смоктуновском
Примечания
Ссылки
|
Portal di Ensiklopedia Dunia