Формирование Киевской РусиФормирование Киевской Руси происходило в IX—X веках и представляло собой процесс, включавший как внутренние (общественная эволюция местных, в первую очередь восточно-славянских общностей), так и внешние факторы (активное проникновение в Восточную Европу военно-торговых дружин варягов). По данным археологии появление скандинавского этнического компонента в финском и славянском окружении на севере Восточной Европы относится ко времени от середины — второй половины VIII века (Ладога) до середины — второй половины IX века (Рюриково городище, Тимерёво, Сарское городище) и рубежа IX—X веков (Гнёздово). Расположение этих центров в целом соответствует обозначенному в русских летописях ареалу варяжской дани[1]. Летописные тексты и данные археологии позволяют отнести происхождение Руси к северной части Восточной Европы. Однако первые имеющие определённую датировку достоверные письменные сведения о народе русь, имеющем норманнское (варяжское) происхождение, относятся уже к первой половине — середине IX века и связаны не с севером, а с югом восточноевропейской территории. Большинство письменных источников о руси IX века относится к территории Южной Руси, предположительно с центром в Киеве. Арабо-персидскими географами (аль-Истахри, Ибн Хаукаль) отмечались две группы руси IX века: южная («Куйаба») и северная («Славийа»), каждая с собственным правителем (упоминается также третья группа, «Арсанийа», но она не может быть локализована). Предполагается два очага варяжского присутствия в Восточной Европе IX века: северный, с центром в Ладоге, а затем Новгороде, и южный, центром которого был Киев. Письменные источники позволяют отнести появление варяжской руси на юге к более раннему периоду, чем призвание Рюрика (в 862 году по летописной хронологии). Однако археологически скандинавское присутствие в Киеве в IX веке не подтверждается, что может объясняться быстрой ассимиляцией первой волны варягов славянами[1]. Южная Русь возникла раньше политического образования Рюрика на севере и в результате слияния с ним при князе Олеге (в 882 году по летописной хронологии) сформировала Киевскую Русь[1]. ИсториографияВ советской историографии в соответствии с марксистским формационным подходом считалось, что государство возникает на основе складывающегося классового общества и не может предшествовать ему. В то же время источники не позволяют говорить, что на Руси существовал рабовладельческий строй, самый ранний, согласно «пятичленной» теории общественно-экономических формаций, этап развития классового общества (рабский труд на Руси имел место, но не составлял основы экономики), поэтому социально-экономический строй Древней Руси рассматривался как феодальный. Советские историки 1960—1980-х годов (Б. Д. Греков, Б. А. Рыбаков, Л. В. Черепнин, В. Т. Пашуто) стремились найти следы феодализма уже для самого раннего периода русской истории[2]. Выделялся предшествующий этап, переходный между первобытно-общинной и феодальной стадиями, обозначавшийся как «варварский», «предфеодальный», «полупатриархально-полуфеодальный»[3]. Определяющим признаком феодализма считалось существование крупного частного землевладения, государственной или частновотчинной собственности на землю, которая ставила непосредственного производителя в зависимость от собственника земли и позволяла отчуждать прибавочный продукт методами внеэкономического принуждения. Однако на Руси княжеское индивидуальное землевладение возникает только во второй половине XI века, вотчина — в XII веке[4]. Для решения этого вопроса советская историческая наука выделила особый раннефеодальный этап, признаком наличия феодализма для которого считалась верховная государственная собственность на землю. Эта собственность по мнению Л. В. Черепнина, формируется в X веке, а согласно А. А. Горскому — уже с начала X века в формах окняжения племенных земель, с которых в виде даней собиралась «феодальная рента»[5][2]. Тем не менее, источники не дают оснований предполагать, что отчуждение прибавочного продукта для этого периода основывается на верховной собственности на землю[6]. Принудительное отчуждение прибавочного продукта возникает уже в догосударственный период, в так называемом ранжированном обществе, в связи с функциональной дифференциацией общества (выделением вождей, жрецов и др.), в котором зарождаются первые потестарные структуры, и укрепляется с возникновением социальной и имущественной дифференциации[7][8]. Вождество формировалось в пределах единой этносоциальной структуры — племени, и имело тенденции к распространению и включению в свой состав других племён через создание конфедерации, завоевание или подчинение в форме обложения данью, что в любом случае сопровождало значительное увеличение прибавочного продукта. В этих условиях неравенство социальных статусов в доступе к использованию избыточного продукта привело к нарастанию социальной и имущественной — в дополнение к функциональной — дифференциации. Её закрепление в иерархии статусов характеризует складывание стратифицированного общества[9][10]. Важнейшими отличиями данной стадии от предшествующего этапа были сложение дифференцированного контроля над экономикой и соответствующая этому дифференцированность власти. В стратифицированном обществе усложняются потестарные структуры, происходит их иерархизация, расширяются и концентрируются функции центральной власти. Все эти процессы в конечном итоге ведут к формированию государства как социально-политической системы, которая регулирует жизнедеятельность общества[11][12]. До формирования государственной собственности на землю (предположительно возникающей ранее индивидуальной), которая на ранних этапах реализуется как коллективная собственность социальных верхов, социальные группы (страты, сословия) различались по их отношению к продукту производства, но не к средству производства (к земле при феодализме), чем они принципиально отличались от классов. Верховная власть уже при племенном строе получила преимущественное право на перераспределение прибавочного продукта и присвоение этого продукта, отчуждая всё большую его часть на нужды собственного потребления. В современной терминологии речь идёт о стратифицированном, а не о классовом обществе[13]. Согласно современной исторической науке, в ранний период, примерно до середины XI века, «окняжение» земель, распространение на них верховной власти киевского князя, не означало перехода к князю верховной собственности на землю. Земля ещё длительное время оставалась собственностью племени. Освоение княжеской властью земель выражалось в первую очередь в отчуждении прибавочного продукта, производимого населением — сбора дани, осуществляемого в относительно развитых формах полюдья[2]. Кроме того, до середины XI века церковь существовала лишь на десятину[14], что также объясняется неотчуждаемостью общинных земель в этот период, то есть отсутствием феодальных отношений[2]. При переходе к государственной организации наряду с перераспределением возникает организованный сбор прибавочного продукта в форме фиксированных даней. Важной функцией государства стала охрана складывающейся территории, на которую распространилась его власть[15], поэтому выделяется профессиональный военный слой, не связанный с общинной и этнополитической (племенной) организацией. Расслоение внутри военной страты ведёт к образованию военной аристократии, которая частично сливается с родоплеменной знатью, частично оттесняет её; при этом родоплеменная знать которая в силу связей с отдельными группами внутри общества и вытекающих центробежных тенденций противостоит центральной власти[15][16][17]. Функции государства на данном этапе выполняются главным образом военной организацией[15]. По мере становления частной собственности на землю социальная стратификация переходит в классовую. По данным исследований, на Руси это происходило после середины XI века (для сравнения: в Дании — в XII веке, в Швеции — в ХII-XIII веках)[13]. Северное образованиеДля возникновения и развития «вторичных» государственных образований[18], к числу которых принадлежали и Древнерусское, и германские и древнескандинавские государства, возникшие в условиях контактов с уже сложившимися государствами, имели значение как внутренние предпосылки, создаваемые производящим хозяйством и ведущие к стратификации общества, так и внешние факторы — военная деятельность, торговля и др.[2] В то же время возникновение «северной конфедерации племён»[19], возглавляемой нобилитетом входивших в её состав племён и непосредственно предшествовавшей Древнерусскому государству, ни одним из исследователей не связывается успехами экономического развития региона. Производящее хозяйство было принесено сюда лишь в ходе славянской колонизации, незадолго до времени существования «конфедерации». Природные особенности региона, климат, сильная лесистость, незначительное количество плодородных почв[20][21][22] не способствовали интенсивному росту земледелия. Лишь в середине VIII века на Волхове возникает небольшое поселение Ладога, которое в первой половине IX века становится предгородским поселением торгово-ремесленного характера численностью несколько десятков человек[23]. Северо-западный регион переживает более интенсивное развитие начиная с середины — конца VIII века[2][24]. Единственным крупномасштабным явлением в данном регионе, синхронным названному процессу, было формирование торгового пути, соединившего Балтику с Поволжьем, Булгарией, Хазарией и Арабским халифатом через Неву, Ладогу и Волгу, что прослеживается прежде всего по распространению арабского серебра. Балтийско-Волжский торговый путь возник как продолжение на восток сложившейся к середине 1-го тысячелетия н. э. системы торговых коммуникаций, связывавшей центральноевропейский, североморский и балтийский регионы. К VI—VII векам балтийский участок пути достиг Свеаланда. К середине VIII века этот торговый маршрут уже оканчивался Ладогой[2]. Возникновение на протяжении IX века на территории до Волги торгово-ремесленных поселений и военных стоянок, где повсеместно фиксируется скандинавский этнический компонент, свидетельствует о продлении торгового маршрута и его выходе к Булгарии[24]. Поселения IX века, носящие в археологи названия «Рюриково» Городище, Крутик у Белоозера, Сарское городище, позднее — древнейшие поселения во Пскове, Холопий городок на Волхове, Петровское, Тимерёво и др. — располагались на торговой магистрали или её ответвлениях[2]. Рядом исследователей отмечались роль Балтийско-Волжского пути как трансъевропейской магистрали и его значение для экономического развития Восточной Европы и Скандинавии[25][26][27][28]. Вдоль торговой магистрали вырастали поселения, обслуживавшие торговцев, пункты, контролировавшие опасные участки пути, возникали места для торговли с местным населением (ярмарки)[29][30]. Местные товары включали пушного зверя и продукты лесных промыслов, мёд, воск и др. Окружающая территория вовлекалась в торговлю и обслуживание торгового маршрута, племенная знать контролировала эту деятельность, в результате чего возрастала социальная стратификация. Потребность в местных товарах для их реализации в торговых пунктах усиливала роль даней. Увеличение объёма собираемых даней имело следствием усложнение потестарных структур и усиление центральной власти[2]. О важном значении торговли в этом регионе свидетельствовали арабские авторы X века в известиях, восходящих к источникам IX века (Ибн Руста, автор «Худуд ал-Алам», ал-Истахри, Ибн Хаукаль, ал-Факих и др.)[31]. Согласно «Повести временных лет», варяжское присутствие в Восточной Европе вначале выражалось только взиманием дани с восточнославянских племён словен и кривичей и с финских племён чуди, мери и, возможно, веси. В результате восстания эти общности избавились от варяжской даннической зависимости, но начавшиеся внутренние распри вынудили их призвать в качестве князей варягов Рюрика и его братьев, правление которых, как предсполагается, было обусловлено договорным соглашением. Часть дружины Рюрика, возглавляемая Аскольдом и Диром, ушла на юг и осела в Киеве[1]. В «Повести временных лет» под 859 годом сказано, что финно-угорские и северная часть восточнославянских племён находились в даннической зависимости от варягов, а юго-восточная часть восточнославянских племён — от хазар:
В 862 году, согласно «Повести временных лет» (дата приблизительна, поскольку древнейшая хронология летописи представляет собой результат искусственных калькуляций и исторически малодостоверна[33]), славянские и финно-угорские племена, прежде изгнавшие варягов, призвали их на княжение:
Ассимиляция варягов на севере Восточной Европы должна была происходить медленнее, чем на юге, что объясняется непрекращающемся притоком новых групп скандинавских групп, занятых, как и в Южной Руси преимущественно дальней торговлей. Археологически выявленные места концентрации скандинавских древностей, от Ладоги до Гнёздова, представляли собой торгово-ремесленные поселения с этнически смешанным населением. Многочисленные и нередко очень крупные клады арабского монетного серебра на северной территории, которые фиксируются с рубежа VIII—IX веков, свидетельствует, что целью военно-торговых дружин варягов в Восточной Европе был доступ к рынкам Волжско-Камской Булгарии, которые были богаты высококачественным арабским монетным серебром, в меньшей степени — к причерноморским рынкам по пути «из варяг в греки». Именно арабский дирхем стал основой древнерусской денежно-весовой системы. Мобильные и хорошо вооружённые группы скандинавов являлись наиболее деятельной силой в организации международной торговли на севере Восточной Европы[1]. Южное образованиеЕщё в VIII веке в данническую зависимость от Хазарского каганата попали славянские племена северян, радимичей и вятичей. В территориальном плане летописи связывают Южную Русь с территорией племенного княжения полян. Историко-географические источники преимущественно XII века дают основание для предположения, что, помимо полянской земли, существовавшее в IX веке политическое образование Южной Руси могло включать зону водораздела бассейнов Припяти и Днестра и часть Левобережья Днепра, где позднее возникли города Чернигов и Переяславль. Её восточная граница определяется сложнее. Предполагается, что Южная Русь обладала достаточной силой для того, чтобы аккумулировать экономический и военный потенциал славянских племён Среднего Поднепровья, организовать морские походы на Византию, наибольшую известность из которых получил поход 860 года на Константинополь, и соперничать с Хазарией[1]. В сравнении с северным образованием Южная Русь обладала более выгодным торговым и военно-стратегическим расположением[1]. О влиянии Хазарского каганата мог свидетельствовать тот факт, что правитель Южной Руси принял хазарский верховный титул каган. С противостоянием русов и хазар могло быть связано также посольство «кагана росов» к византийскому императору Феофилу во второй половине 830-х годов, предложившее мир и дружбу, как и организованное тогда же при помощи Византии крепостное строительство у хазар. Помимо Саркела на нижнем Дону, было возведено более десятка крепостей в верховьях Северского Донца и по реке Тихой Сосне, притоку Дона, что интерпретируется как свидетельства притязаний Южной Руси на часть сферы хазарской дани со славян, по меньшей мере, на дань с северян. Считается, что Южная Русь имела обширные торговые связи, её купцы на западе доходили до среднего Дуная, на северо-востоке достигали Волжско-Камской Булгарии, на юге присутствовали на византийских причерноморских рынках, откуда по Дону, а затем по Волге они добирались до Каспийского моря и далее до Багдада[1]. Эта киевская гипотеза, является в исторической науке наиболее распространённой и опирается на историографическую традицию, которой предполагается существование сильного Русского государства на Днепре по меньшей мере с середины IX века. Близкой является концепция южной локализации Русского каганата[34]. Дальнейшая историяПредполагается, что следствием призвания Рюрика стала политическая консолидация Северной Руси, благодаря чему стало возможным объединение этого образования с Южной Русью под властью северной варяжской княжеской династии Рюриковичей. После смерти Рюрика его родственник князь Олег захватил Киев, объединив северное и киевское южное политические образования, что создало основу Киевской Руси[1]. Русско-византийский договор 911 года фиксирует приход народа руси в Среднее Поднепровье и формирование здесь политии с центром в Киеве, элита которой носит скандинавские имена[35]. Основание Руси![]() Существует различные взгляды на время основания Русского государства (государства Руси). Древнерусская традиция связывала основание Руси с призванием варягов. Историки Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин писали: «согласно средневековой традиции, призвание варяжских князей положило начало Русскому государству и его истории… легенда отвечала на начальный вопрос ПВЛ — „Откуду есть пошла русская земля“ — и тем самым претендовала на историческую достоверность (разумеется, как понимал ее летописец)»[36]. Петрухин отмечал: «…князья принесли с собой варяжское имя Русь, и „от тех варяг прозвася Русская земля“ — так отвечает летопись на главный вопрос ПВЛ „откуду есть пошла Русская земля“ под 862 г.… Началом Руси для него [летописца] было призвание варяжских князей (862 г.), а не поход на Царьград языческой русской дружины»[37]. В российской историографии период IX—XI веков традиционно рассматривается как эпоха «Древнерусского государства». Учебная литература и на исторические карты могут приводить указания на точные до года хронологические рамки существования этого государства, например, «882—1132»[38]. В связи со своим варяжским (германским) происхождением Рюрик был исключён из позднесоветской традиции, как из научной интерпретации «Повести временных лет», так и из школьного нарратива. Согласно «Советской исторической энциклопедии», а вслед за ней школьным текстам, Рюрик был «легендарным основателем династии», тогда как Олег рассматривался как «первый исторически достоверный русский князь»[39]. Постсоветский официальный исторический нарратив рассматривает Рюрика как достоверную историческую фигуру. На его происхождении, однако, внимание обычно не акцентируется, а когда вопрос обозначается, то скандинавская принадлежность в той или иной мере подвергается сомнению или оспаривается. Так, академическими учёными высказывалось мнение, что Рюрик был «наполовину славянин, наполовину скандинав»; академический журнал «Вопросы истории» публиковал статью историка Г. И. Анохина, согласно которой Рюрик — «солевар из Руссы»[39]. Рюрик был выбран в качестве нового символического основателя российской государственности, что связано с архаизирующим трендом, имеющим место в массовом популярном историческом жанре. Архаизирующая историография связана со взятой некоторыми представителями академической среды линией на идею укрепления власти и представления об автохтонности. Воспринимаются понятные идеи «возникновения российской государственности» без детальных историографических экскурсов; варяжская легенда проста и понятна. При этом данный дискурс, связанный с Рюриком, актуален только для Северо-Запада России. Создатели современного образа Рюрика опираются на авторитет Н. М. Карамзина или чаще — на прямое «обращении к летописям», «подлинность текстов летописей», при этом буквально толкуя летописные тексты. Эта тенденция происходит на фоне ярко развивающегося научного изучения ранней Руси[40]. В официальном дискурсе северо-западных регионов Рюрик утвердился благодаря активной деятельности археологов[41]. Наиболее важным таким «местом памяти» является Старая Ладога, где Рюрик присутствует, как в публичной сфере, так и в академических работах. В 1970-х и 1980-х годах эти представления были мейнстримом для ленинградского археологического фольклора. В 1997 году связанный с Рюриком и варяжской легендой «староладожский миф» был закреплён статьёй Г. С. Лебедева и затем воспроизводился в работах А. Н. Кирпичникова (2002) и Д. А. Мачинского (2003). Таким образом в поздне- и постсоветской историографии сформировалась идея возрождения Рюрика как «основателя Руси», которая «пошла из Ладоги». В 2002—2003 годах к этой теме было привлечено внимание власти; летом 2003 года проведено официальное празднование «1250-летия Старой Ладоги — древней столицы Руси». Стали возникать новые мемориальные объекты, посвящённые древности Ладоги в контексте «возникновения Руси». Академическая и публичная активность имела следствием также переход соответствующих текстов академических авторов, посредством экскурсионного обслуживания, в среду публичной истории, в местный школьный нарратив[42]. С 2007 года идея нового памятника Олегу и Рюрику много раз инициировалась Анатолием Кирпичниковым, руководителем Староладожской археологической экспедиции. В феврале 2012 года в выставочном зале «Смольный» была открыта выставка, на которой представлено 38 проектов памятника, для публики. Конкурс выиграл проект скульптора Олега Шорова. Олег здесь воин, с мечом и щитом, но Рюрик изображён гражданским. Памятник был установлен в 2015 году в присутствии министра культуры Российской Федерации. Появление парного Рюрику Олега связано с наличием здесь «места памяти» — «Олеговой могилы» — современное название большого кургана, датируемого примерно концом IX—X веками. Олег-воин, который присоединил юг, сопоставлен с Рюриком, представленным как гражданский, миролюбивый основатель, избранный «первых русских выборах», как утверждают современные медиа. Памятник поставлен на Варяжской улице. Нарратив, созданный в музейном сообществе, часто называет её «улицей X века» или «древнейшей улицей на Руси». Однако воспоминания об археологических раскопках неподалеку, которые действительно выявили застройку эпохи викингов, не позволяют рассматривать эту часть Старой Ладоги как наиболее древнюю[43]. Примечания
Литература
|
Portal di Ensiklopedia Dunia